Надежда Михновец - Три дочери Льва Толстого [litres]

Глубокие, неземные звуки прорезали тишину. Они проникали всюду, сквозь каменные толстые стены, сквозь потолок, они прорывались наружу через крышу тюрьмы, тянулись к небу, утопали в бесконечном пространстве. Они были свободны, могучи, они одни царствовали надо всем.

Кто-то играл на скрипке траурный марш Шопена. Один раз, другой. Затем звуки замерли, снова наступила тишина.

Слезы были у нас на глазах. Мы не смотрели друг на друга, не говорили.

По-видимому, большой мастер играл траурный марш Шопена. Да. Но почему меня это так потрясло? Как будто звуки эти вырывались за пределы тюрьмы, за железные решетки и стены; ничто не могло удержать их полета в бесконечность… Бесконечность… Вот оно что… Вот о чем пела скрипка. Она пела о свободе, о могуществе, о красоте бессмертной души, не знающей преград, заключения, конца. Я плакала теперь от радости. Я была счастлива. Я знала, что я свободна…

Много позже я встречалась на свободе с машинисткой. Мы разговаривали о тюрьме.

– А помните Пасху? – спросила она. – Скрипача?

Многотысячный крестный ход на Красной площади. 1918

– Еще бы. Я не могла этого забыть.

– Он большой артист, мне говорили о нем. И знаете, ему позволили играть только один раз, это именно было тогда, когда мы его слышали. На следующий день его расстреляли» [982].

В мае 1920 года Александра Толстая была освобождена из тюрьмы.

«Я просидела два месяца на Лубянке, 2. После угрозы Агранова [983]я не ждала скорого освобождения и удивилась, когда надзиратель пришел за мной:

– Гражданка Толстая! На свободу!

Перед тем как выйти из камеры, я по всей стене громадными буквами написала: „Дух человеческий свободен! Его нельзя ограничить ничем: ни стенами, ни решеткой!“» [984]

В августе 1920 года состоялся суд Верховного революционного трибунала, которому были преданы 28 человек.

На одном из судебных заседаний Александре Львовне задали вопрос о доле ее участия в деятельности Тактического центра.

«– Мое участие, – ответила я умышленно громко, – заключалось в том, что я ставила участникам Тактического центра самовар…

– …и поила их чаем? – закончил Крыленко.

– Да, поила их чаем.

– Только в этом и выражалось ваше участие?

– Да, только в этом».

По поводу состоявшегося диалога Александр Хирьяков, с которым Толстую связывали глубоко личные чувства, сочинил шутливые строки:

Однако ситуация была далеко не шуточной. Спрашивал Толстую Н. В. Крыленко – с мая 1918 года председатель Ревтрибунала при Всероссийском центральном исполнительном комитете (ВЦИК). К высшей мере наказания решением суда приговорили четверых [986], остальных – к разным срокам тюремного заключения; Александре Львовне Толстой дали три года заключения в концлагере [987]. Вскоре не поздоровилось и Хирьякову, правда по другому делу [988].

О характере раздумий А. Л. Толстой накануне августовского суда 1920 года над руководителями Тактического центра свидетельствует ее запись: «Ужас заключался не только в том, что убивались друзья, знакомые, уважаемые, любимые многими, молодые, полные жизни и энергии люди. Ужас был еще и в том, что постепенно уничтожался целый класс, уничтожалась передовая русская интеллигенция. И эта угроза расстрела была угрозой по отношению ко всем нам» [989].

В конце августа Александру Толстую привезли из Особого отдела ВЧК, где она провела две ночи после суда, в концлагерь, расположившийся на территории Новоспасского монастыря – древнейшей московской обители. Здесь находились Спасо-Преображенский собор, храмы Покрова Пресвятой Богородицы, Святителя Николая Чудотворца, иконы Божией Матери «Знамение», колокольня с храмом Преподобного Сергия Радонежского. Монастырь был основан в XIII веке, в конце XV столетия перемещен из Кремля за пределы города [990], он стал тогда монастырем-крепостью, форпостом на подступах к Москве. Это место имело богатую историю, являясь важной составляющей в становлении российской государственности. Архимандрит Новоспасского монастыря Иов (1575–1581) стал в мае 1589 года первым в России патриархом. Новая страница в истории монастыря была открыта восшествием Романовых на престол. Отсюда в XVII столетии началось восхождение Никона к вершинам власти: юный царь Алексей Михайлович назначил его архимандритом Новоспасского монастыря, а через несколько лет Никон возглавил Русскую православную церковь. Проведенная им реформа церковных обрядов и исправление богослужебных книг послужили причиной раскола православных христиан на никониан и старообрядцев. Затем прошли столетия с разнообразными монастырскими событиями. В 1913 году во время праздничных торжеств по поводу 300-летия избрания на царство дома Романовых монастырь посетили Николай II и члены августейшей семьи.

Н. В. Крыленко

В сентябре 1918 года монастырь был закрыт, а братии было предписано освободить помещения: новая власть решила преобразовать обитель в карательное учреждение. В Советской России старая пенитенциарная система была сломана, спешно создавалась новая: в мае 1918 года были организованы первые концентрационные лагеря – места массового принудительного заключения. Новоспасский концлагерь был открыт в апреле 1919 года для содержания «политического и долгосрочного элемента». При реорганизации монастыря в концлагерь в склепе первых Романовых, давших начало царскому роду, разместили карцер, куда представители новой власти отправляли провинившихся женщин.

В женском концлагере богослужения не были отменены, но совершались только в больничном храме Святителя Николая Чудотворца, монашеская же община в это время «продолжала существовать в виде приходской общины Во имя Всемилостивого Спаса» [991]. В Новоспасский монастырь были заключены крещеные и некрещеные, верующие и неверующие, канонически исповедовавшие православную веру и сектантки. Рушились вековые устои государства, и в хаосе послереволюционных лет совершенно особое значение обрело самостояние отдельного человека.

Начало истории самостояния Александры Львовны Толстой знаменательно. Главный вход в Новоспасский монастырь – святые врата, они «символически уподоблялись тесным вратам спасения, через которые „многие поищут войти, но не возмогут“» (Лк. 13: 24). Попав сюда, арестантка Александра Толстая испытала особые чувства, о чем записала в дневнике: «Не будучи православной, я все же никогда не могла отрешиться от какого-то чувства, привитого еще с детства, благоговения при виде кладбища, монастыря. Чувствуется какой-то покой душевный, равновесие…» [992]Спустя годы тот же врезавшийся в память эпизод был подан ею отчасти иначе: «Кладбище. Старые, облезлые памятники, белые уютные стены низких монастырских домов, тенистые деревья с обмытыми блестящими листьями, горьковато-сладкий запах тополя. Странно. Как будто я здесь была когда-то? Нет, место незнакомое, но ощущение торжественного покоя, уюта то же, как бывает только в монастырях. Вспомнилось, как в далеком детстве я ездила с матерью к Троице-Сергию» [993]. В последнем описании появились не только цветопись того лета и оставшийся в памяти запах, но и весьма важное припоминание о поездке с Софьей Андреевной в Троице-Сергиеву лавру.