Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

Я сказал президенту, что он вправе делать что пожелает, но указал ему на то, что в последнее время он совсем перестал советоваться с нами. Буш начал отрицать сказанное мной, когда вмешался консервативно настроенный конгрессмен-республиканец Генри Хайд, ярый сторонник Буша.

– Нет, господин президент, это правда, – сказал он. – По вторникам, на совещаниях Республиканской партии я регулярно оказываюсь в неловком положении. Меня спрашивают о том, чем занимается администрация, а я ничего не могу им ответить. Вы больше ни о чем нам не сообщаете. Ваши люди больше ни о чем нам не сообщают.

– Мы разберемся с этим, – пообещал президент. – Почему бы вам не начать встречаться раз в неделю с Конди?

– Не стоит. Пусть с ней встречается Джо, – ответил он, шокировав этим всех присутствующих. – Он будет держать нас в курсе.

И я начал встречаться с советником президента по национальной безопасности Кондолизой Райс. Оговоренные президентом встречи на практике редко случались раз в неделю, а когда нам все-таки удавалось встретиться, я отнюдь не чувствовал себя в курсе дела. Я усердно трудился, чтобы сообщать ей обо всем, что мы делаем с Чаком Хэйгелом и Ричардом Лугаром, моими коллегами-республиканцами из комитета по международным отношениям. Тогда мы работали над тем, чтобы развить дипломатические отношения с Ираном и Северной Кореей. Я также пересказывал ей все, что, насколько я знал, происходило в Афганистане. Я отчетливо помню, как говорил ей, что полевые командиры снова начали поднимать головы, и мы должны были сделать что-нибудь, чтобы продемонстрировать нашу поддержку правительству Карзая. Иначе полевые командиры начнут своевольничать и страна опять расколется. Она посмотрела на меня и просто сказала, что у Афганистана все время проблемы с полевыми командирами и что с этим ничего нельзя сделать.

Я помню, как подумал: «Стоп. Погодите-ка. До сих пор администрация говорила совсем другое». В этот момент, в общем-то, и умерла моя надежда на то, что Белый дом всерьез собрался помогать Афганистану вернуть централизованную власть, единую армию и создать экономику, не опирающуюся на выращивание мака. Я вышел из кабинета и сказал своему начальнику отдела кадров комитета по международным отношениям, что Белый дом меняет политический курс.

С тех самых пор, как я вернулся из Афганистана, мне не давал покоя разговор с одним из министров Карзая. Он был несколько обескуражен тем, что администрация не отдала должное роли Северного альянса в свержении «Талибана» [106] Террористическая организация, запрещенная в России. – Примеч. ред. . Его также беспокоила мысль о том, что США могут бросить Афганистан на произвол судьбы. Он радовался тому, что «Талибан» лишился своей власти, но боялся, что мы тут же протрубим о своей победе, бросим новое правительство и, быть может, вернемся ради еще одного трехнедельного блицкрига, если «Талибан» оправится настолько, чтобы вновь стать серьезной угрозой. Он опасался, что Америка просто «осушит болото», когда вода снова вернется. «Мы поддерживали вас, поэтому вы обязаны помочь нам, – сказал он мне. – А если вы этого не сделаете, в следующий раз мы вас не поддержим». В январе 2002-го я с чистой совестью убеждал афганского министра в обратном. Я действительно думал, что слова президента Буша о защите и восстановлении Афганистана не разойдутся с делом. Однако несколько месяцев спустя, по окончании встречи с советником президента по национальной безопасности Кондолизой Райс, я понял, что администрация Буша не сдержит обещания.

Слова госсекретаря Пауэлла в то время явно не долетали до президента. На самом деле я полагал, что неоконсерваторы в администрации крайне эффективно взяли в оборот Джорджа Буша-младшего, по сути, сыграв на его наивной вере в то, что он сможет обезопасить нас, насаждая демократию по всему миру. Поэтому я попросил своих сотрудников рассказать мне о том, что из себя представляют неоконсерваторы. Меня поразили несколько вещей в отношении главных представителей этой идеологии в министерстве обороны – во главе с заместителем министра Полом Вулфовицем. Это были чрезвычайно умные и вдумчивые люди с благими намерениями. И большинство из них действительно верили в свою миссию насаждения демократии в странах Ближнего Востока. Они были убеждены, что у Америки есть для этого все необходимое. Нетрудно было понять, как оптимистичный, амбициозный, но прискорбно неподготовленный и неосведомленный президент оказался захвачен этой перспективой. Он просто слишком мало знал, чтобы понимать, как это будет трудно.

Вместе с тем я заметил и признаки назревающего раскола в лагере неоконсерваторов, черту, отделявшую вице-президента Чейни и министра обороны Рамсфелда от искренних идеалистов, верящих в успех своей идеи. В руководителях было больше цинизма. Они могли сколько угодно разглагольствовать о демократизации Ближнего Востока, пока под этим подразумевались так необходимые им военные действия, но тратить серьезные ресурсы, чтобы помочь такой стране, как Афганистан, встать с колен, они не собирались. Они ясно дали понять, что в их планах не было построения государства. Они предпочли бы просто вернуться и «осушить болото», когда «Талибан» [107] Террористическая организация, запрещенная в России. – Примеч. ред. вновь начнет представлять угрозу. Когда мы с сенатором Чаком Хэйгелом выступили с законопроектом о выделении дополнительных средств Афганистану, администрация высказалась против.

По мере того как я читал основополагающие труды неоконсерватизма, я начал понимать, что неоконсерваторы сходились в одном: в применении силы (и угрозы этого применения) в качестве основного инструмента для борьбы с террором. Они действительно верили, что избежать дальнейших и более кровавых войн можно было, использовав силу для запугивания потенциальных государств – спонсоров терроризма. Что толку быть единственной сверхдержавой, вопрошали они, если наши политические лидеры не хотят демонстрировать наше ошеломительное военное превосходство и пользоваться им? Слова «Шок и трепет» были не просто слоганом. Они верили, что можно было запугать страны, ставшие изгоями, и заставить их подчиняться.

Вулфовиц постоянно доказывал, что террористы не могут существовать без государств-спонсоров, что у бен Ладена и «Аль-Каиды» [108] Террористическая организация, запрещенная в России. – Примеч. ред. просто обязано быть государство-спонсор. Они строили теории о том ужасном новом мире, в котором мы жили, и определяли самые большие угрозы – Северную Корею, Иран и Ирак. Чейни на пустом месте выдумал какую-то связь между иракским диктатором Саддамом Хусейном и терактами «Аль-Каиды»11 сентября. Свержение «Талибана» стало хорошим стартом для неоконсерваторов, но они думали, что справиться со всеми остальными недовольными мира и избежать более масштабной войны можно, убрав одного из лидеров «оси зла» так, чтобы остальные содрогнулись. Они хотели воспользоваться феноменальной военной мощью нашей страны, чтобы дать понять всем раз и навсегда: поддержите террористов, и мы сотрем вас с лица земли. И многим представителям неоконсервативного движения попытки найти союзников и партнеров по коалиции в войне с террором казались лишними. Они полагали, что если неодобрение всего остального мира не помешает нам воспользоваться своей военной мощью, диктаторы потенциальных стран-изгоев одумаются. Они поймут, что с нами шутки плохи и что Европа, демонстрировавшая трусость и безразличие, их не защитит. Вы или с нами, как любил говорить Буш о своей «войне с террором», или против нас.