Джо Байден - Сдержать обещания. В жизни и политике

Этот спор возвращал нас к самым истокам. Джеймс Мэдисон, которого более чем кого-либо можно назвать отцом Конституции, подразумевал, что она должна расширяться за счет индивидуальных прав и свобод. И он волновался, что Билль о правах может фактически сузить свободу, что, если создатели перечислят определенные права, те, которые не названы, окажутся недоступными для граждан. Девятая поправка должна была решить эту проблему: «Перечисление в Конституции определенных прав не должно толковаться как отрицание других прав или пренебрежение этими правами, сохраняемыми народом».

Когда Верховный суд впервые изложил свои конституционные аргументы об основополагающем праве на неприкосновенность частной жизни в деле «Грисволд против Коннектикута» в 1965 году, судья Артур Голдберг написал: «Утверждать, что право, столь фундаментальное и глубоко укоренившееся в нашем обществе, как право на частную жизнь в браке, может быть нарушено, потому что это право не гарантировано многословно первыми восемью поправками к Конституции, значит игнорировать Девятую поправку и не придавать ей абсолютно никакого значения… Девятая поправка свидетельствует о вере авторов Конституции в существование основных прав, которые прямо не перечислены в первых восьми поправках, и об их намерении не считать перечень включенных в нее прав исчерпывающим».

Но рассуждения Голдберга были основаны именно на том виде судебной логики, который беспокоил Борка. Для Борка Девятая поправка была расплывчатой и заманчивой формулировкой, которая заманивала судей туда, куда им идти не следовало. Он решил, что Девятая поправка полезна судьям не более, чем водяная клякса на странице, и поэтому ее следует игнорировать.

Через несколько недель после выдвижения кандидатуры Белый дом опубликовал «Материалы о судье Борке» – документ, в котором Борк был назван умеренным, наравне с судьей Льюисом Пауэллом. В статье были затемнены крайне противоречивые взгляды Борка. Если такова стратегия Белого дома, подумал я, то она идет вразрез с характером кандидата. Я не думал, что Борк сам пойдет на слушания и будет отстаивать свои убеждения. У него были хорошо аргументированные взгляды, которые он решительно высказывал, и я полагал, что он будет чертовски честен, защищая их. Позже Борк признался, что рассматривал службу в суде как «интеллектуальный пир». Для меня предстоящие слушания должны были стать интеллектуальной схваткой.

К началу августа во мне окрепла уверенность, что если втянуть Борка в дискуссию о фундаментальных правах, его можно будет удержать подальше от суда – и для страны это будет лучше. Но здесь не было места для ошибок. Нашлось бы много и других сенаторов, способных побороться с этим выдвижением, но как председатель я понимал, что должен буду встретиться с Борком решительно и лично. Я осознал, что надо быть готовым к этому.

Я вырезал огромные блоки из графика кампании – по два-три дня подряд, – ради встреч с юристами и изучения информации о Борке. Я назначил слушания на 15 сентября, а это означало шесть недель подготовки, еще две или три недели слушаний, а затем, возможно, жесткий бой в Сенате. Я собирался управлять этим голосованием. Люди, которые вели президентскую кампанию Байдена в Айове и Нью-Гэмпшире, по понятным причинам были в панике. Майкл Дукакис был губернатором Массачусетса, и его родной медиарынок включал соседний Нью-Гэмпшир. Он был там практически родным сыном, и сотрудники моего штаба в Массачусетсе рассказывали о «наземной» кампании Дукакиса так, словно она обладала точностью и ресурсами прусской армии. Пока я возился с Борком, они катались по округам Айовы, блокируя голоса район за районом.

Ричард Гефардт практически переехал в Айову и лидировал в первых опросах. Если я пропущу остальную часть лета, предупреждали мои советники, и позволю Гефардту уйти слишком далеко вперед, я никогда не догоню его. Мне сейчас самое время ходить по гостиным и заручаться поддержкой законодателей штата, местных мэров, членов городского совета и обычных избирателей. Джанкинс и Вильгельм оба твердили, что в августе я должен быть в Айове и закрывать сделку с избирателями кокуса. В результате я попросил жену поехать туда вместо меня.

Джилл работала на полставки преподавателем английского языка в детской психиатрической больнице, поэтому у нее была свободна большая часть лета, но для нее это был серьезный шаг. До сих пор Джилл просто шла в одном направлении с моей мечтой. У нее никогда не было большого желания оказаться в Белом доме – сама мысль об этом тревожила ее. Я всегда говорил, что ей не придется делать ничего такого, чего она не хочет, и я понимал, что она не хочет участвовать в походе в одиночку. А теперь просил ее сделать именно это. И она согласилась.

Итак, пока я сидел на нашем боковом крыльце в Станции и копался в материалах по Борку, а также встречался с сотрудниками и юристами, Джилл в рамках предвыборной кампании отправлялась в Айову. Она уезжала на три-четыре дня, а когда возвращалась, то была совершенно измотана. Эшли было шесть лет, и всякий раз, когда Джилл освобождалась, наша дочь была счастлива видеть свою маму и жаждала ее внимания. Когда папа три дня подряд готовил свое единственное заслуживающее доверия блюдо – пашгетти, как называла его Эшли, – она скучала еще и по маминой стряпне. Джилл рассказывала мне, как мечтала, вернувшись из очередной поездки в Айову, снять номер в отеле, где ее никто не побеспокоит, и поспать денек, чтобы зарядиться энергией для Эшли и мальчиков. Но когда Джилл была дома, я видел, с каким усердием она составляет заметки для людей, с которыми познакомилась в Айове. И, даже уставшая, она уже выстраивала планы на следующую поездку.

У нее были помощники, которые ей нравились, и когда они оказывались «на земле» в Айове, наш друг Брюс Коппел возил их от места к месту в своем микроавтобусе. Джилл посещала рестораны, кафе и дома людей, и куда бы она ни пришла, люди с абсолютным пониманием относились к тому, что я не могу там присутствовать. Слушания по делу Борка были непрерывными, они все это понимали и не хотели, чтобы я сокращал время на подготовку к ним. Джилл находила холмистый ландшафт и фермерские земли Айовы совершенно очаровательными, а люди были так увлечены и так серьезно относились к выбору подходящего человека на пост президента, что с ними легко было разговаривать. Они вели себя дружелюбно, даже оставляли домашнее печенье в ее номере в мотеле.

Возвращаясь домой, Джилл с нетерпением ждала возможности рассказать мне, какие толпы они собирают в Сидар-Рапидсе, Де-Мойне и Су-Сити. Джилл было нелегко увлечь азартом политики, но она выкладывалась до последнего, чего я совсем не ожидал. «Джо, – говорила она, – я действительно верю, что мы победим в Айове».