Максимилиан Маркс - Записки старика

На другой день, еще до обедни к проф. Вызинскому [285] Вызиньский Хенрик (Вызинский Генрих Викентьевич) (1834–1879) – историк античности. Читал лекции в Москве и Париже. В эмиграции был связан с польским эмиграционным движением «Отель Ламбер». подошел молодой человек в русском костюме и просил дозволения произнести у гроба речь от русской молодежи. Ему отказали, так как по обещанию, данному консулу, не дозволялись никакие речи. Богослужение шло в том же порядке, что и в первый день, только по окончании панихиды пять студентов сняли с гроба венки, порвали их и стали раздавать посетителям и преимущественно посетительницам, кому листок, кому прутик, кому шип. Как вдруг все поражены были громкой русской командой: «Дамы, вперед!», раздавшейся сверху. Что это такое? Переглянулись – на хорах никого не видно. Будь что будет – в одну минуту решились пустить дам вперед, а молодежь должна была выходить из церкви после всех.

Пропустили дам, побледневших и дрожавших. За ними вышли их мужья, отцы и братья, и что же видят? Дамы столпились кучками во дворе и осматриваются то на церковь и выходящих из нее на улицу через решетку ограды, где накопилось много зевак всякого праздного народа, привлеченного множеством экипажей, стоящих по сторонам двора. Ни солдат со штыками, ни казаков с нагайками, ни жандармов с обнаженными саблями – нет никого! Я подошел к кучке дам, в которой была и жена моя. Там были: Мария Васильевна Тучкова, сестра генерал-губернатора со своими родственницами, жены двух частных полицейских приставов, Шляхтина и Врубель, одна какая-то армянка, француженка мадам Беккер с дочерью, и еще несколько незнакомых мне лиц. Мимо меня прошел синий жандармский мундир, отыскивая свою жену, которая забилась куда-то подальше. Все спрашивают: «Что такое?» – и никто ничего не знает.

А между тем на паперти молодой человек в бархатной поддевке сверх красной рубашки, в маленькой круглой шляпе с павлиньим пером, стоя у колонны, что-то громко говорит и жестикулирует руками, а молодёжь окружила его и слушает со вниманием. Вот он взывает: «Подадим друг другу руки!», вот снимает шляпу, поднимает ее вверх, машет ею и громко кричит: «Да здравствует Польша!» – «Nich żyje!» в один голос ответили ему сотни, поднимая вверх и даже подбрасывая свои шапки. «Nich żyje!» – повторилось еще в ответ другому оратору. И это среди двора, почти на улице, только за решеткою ограды, в присутствии народной толпы, и где – в Москве белокаменной!

Посланные от русских кружков Заичневский и Освальд [286] Студенты Московского университета. , очертя голову, исполнили свое поручение. Но где же была полиция? Бог ее знает, но она молчала. А «Московские ведомости», зорко после следившие за всеми, и видевшие все, даже и то, чего не было и об чем никому не снилось? – и те молчали. Мучительнейшая борьба, надо полагать, происходила тогда и в мыслях, и в чувствах их редактора.

Смута шла далее и далее. Демонстрации не ограничились Варшавой и Царством Польским. Вильно и Ковно не отстали от них. В Городле съехались представители всех воеводств (за исключением смоленского) бывшей Речи Посполитой, а рогачевские дворяне (Могилевской губернии) удивили всех своей шальной петицией восстановления литовского статута и унии.

Чрез Москву, поодиночно, в сопровождении жандармов, провезены в гости к Макару: Гишпанский, каноники Дзяржковский [287] У меня с кн. Дзержковским завязался однажды разговор о гражданском браке, и вот что сказал он: «Церковь – это любящая мать и обязана руководить детей своих, пока они дети; и она руководила ими, учила, судила и лечила их. Но подрастут они, и умная мать должна сказать им: «Можете теперь распоряжаться сами, и какое мне дело до вашего полового подбора!» Все тут сводится к одному вопросу: подросли ли детки?» – прим. М. Маркса. , Стекций и Вышинский [288] Кс. Вышинскому его духовное звание нисколько не помешало быть глубокомысленным натуралистом и последователем Дарвина. , Грабовский [289] Михал Грабовский (1804–1863) – польский писатель и публицист; автор статьи, наделавшей много шуму «Ответ поляка русским публицистам» (День, 1862 г. №№ 15, 16). и Корзон [290] Корзон Тадеуш (1839–1918) Автор капительного и беспристрастного сочинения «Wewnęrzne dzieje Polski za Stanisіawa Augusta 1764–1794» – 4 части, изданного и премированного Краковскою академию наук. – питомец Московского университета, наделавший много хлопот своим экзаменаторам, и поставивший их в тупик на своем кандидатском экзамене.

Он ехал с молодою супругою, обвенчавшеюся с ним в тюрьме за час до отправления в дальний путь. Как на диво провезены были вдвоем и братья князья Четвертинские, жалкие мальчишки, потому что младшему было не более 13 лет. Мать их отправлена особо в иное какое-то место и иным путем.

А между тем Велепольский [291] Велепольский Александр (1803–1877), польский государственный деятель, представитель знатного графского рода. Являлся символом примирения с царской властью. Проведенные им в 1861–1862 гг. реформы, а прежде всего рекрутский набор, стали одной из причин Январского восстания в Польше. поставил дело в Петербурге так, что не оставалось, кажется, ничего и желать более. Гордый аристократ и монархист по убеждению, он светлым умом понимал, что народу дороже всего его семейный строй и его язык; и вот первым его стараньем было удовлетворить как этим потребностям, так вместе с тем и нестерпимо мучительной жажды основательного высшего образования, к которому пылкая молодежь усердно рвалась, и, не находя его у себя дома, впадала в гнусную апатию, или в отчаянное озлобление.

«Требования и просьбы поляков так основательны, справедливы и законны, что им отказать нельзя; и увидите, что скоро явится автономная, соединенная с русским скипетром, прекрасная Польша, с границами, указанными Государем Императором в речи, произнесенной им в Варшаве. Вот что значит уметь взяться за дело. Молодец Велепольский!» Так говорил мне обер-штальмейстер двора е.в. гр. Гудович, приезжавший в Москву во время поездки Государя за границу, и таково было мнение высшего правительственного круга.

Как патриот, а еще более как народник, Велепольский работал последовательно, по плану Чарторыских, в пользу Польши под покровительством России, а никак не химерически в пользу независимой Речи Посполитой. Как прежде в 1831 г. Хлопицкий посланным к нему сказал: «Ani jednej skałki (ни одного кремня) dla Litwy i Podola!» так точно ту же мысль повторил Велепольский, явившимся к нему депутатам: «Не считайте Польшею всего, что когда-то принадлежало к Польше, но никогда не было Польшею. Днепр и Двина со всеми их притоками русские, и только русские». Многим это не нравилось, и вот причина его непопулярности и даже ненависти к нему в Литве и Белоруссии. И когда по случаю покушения на его жизнь он получал отовсюду поздравительные адресы и депеши, в числе их была одна подделанная от мнимого члена германского союза, владетельного князя Гурензон фон Думмеркопера [292] Hurensohn von Dummer Kopf – досл. нем. «Сукин сын от глупой головы». . Он нашелся в положении, метко определяемом словами: между молотом и наковальней.