Сергей Красиков - Возле вождей

— Так кого назначим главным редактором «Правды»? Может, Ильичева?

— Пьет много, — говорит Берия. — Да и на язык невоздержан. Посолиднее бы надо человека. Поосновательнее…»

Рядом с залом заседаний Политбюро располагалась дверь, ведущая в маленькую квадратную спальню, с двумя окнами и тусклым освещением. В ней слева от входа стояла по-старинному высокая и широкая кровать с деревянными спинками и аккуратно застеленным покрывалом. Подушки постели были тщательно взбиты, положены одна на другую и покрыты крахмальной накидкой.

Против кровати — платяной шкаф с обычными простыми створками. Дверцы шкафа приоткрыты, внутри на две трети видны вешалки, треть отдана под полку для белья.

На вешалках в шкафу висели френч и шинель с погонами генералиссимуса, брюки с красными лампасами. Вещи ношеные и не раз чищенные. Здесь же находилось два темных мужских костюма, в которых ни на фото, ни в кино, ни в жизни Верховного не видели.

На полках аккуратными стопочками сложены нижние рубашки, кальсоны, черные, многократно стиранные носки. Внизу — две пары черных ботинок, чищенных гуталином и заметно поношенных.

У той же стены стоял еще и книжный шкаф, с книгами Ленина и советских писателей. В спальне светились такие же белые учрежденческие шторы. А перед ними во всей красе поблескивал лаком черный рояль.

Светлана Иосифовна заявляла, что не знает его происхождения, и мне непонятно, лукавила она или ненароком забыла о сем музыкальном инструменте. Старые служащие утверждали, что некогда он принадлежал А. А. Жданову. Андрей Александрович, будучи членом Политбюро, при наездах в Москву неоднократно играл на нем Сталину и его окружению. А после смерти Андрея Александровича рояль хранился у вождя как память о друге и на нем играли те, кто приглашался Верховным в гости. В этих случаях музыкальный инструмент торжественно переезжал в самую средину зала и под чуткими пальцами пианистов рассказывал о радостях и тщете жизни.

Мне рояль напомнил забытый эпизод. Летом 1951 года Светлана Иосифовна устраивала в Горках Ленинских торжества не то по случаю двадцатипятилетия, не то по другому подходящему поводу.

Командир подразделения Леонид Андреевич Степин неожиданно направляет меня в распоряжение заместителя коменданта Кремля генерал-майора Косынкина. Подхожу к административному зданию и вижу на улице черный рояль. Роялю на улице не удивляюсь. Отучили. Мало ли чудес в Кремле ежедневно происходит, потому и рояль на улице не в диковинку.

Захожу к генералу. Представляюсь.

Косынкин спрашивает:

— Рояль у входа в здание видели?

— Видел, — отвечаю.

— Прекрасно, — продолжает генерал. — С отделением солдат следует доставить инструмент в Горки Ленинские. Срочно переоденьтесь в спортивную форму. Возьмите сетки, волейбольные мячи и поезжайте. В одиннадцать часов надо быть на месте. Там есть спортивные площадки. Натяните сетку и играйте в волейбол. Или просто пасуйте мяч до конца торжества. Заодно и безопасность членов правительства и правительственных семей обеспечивайте. Но учтите. Если на рояле окажется хоть одна царапина, вам не сносить головы.

Я вскипел:

— Коли вы так дешево цените мою голову, сами и везите рояль. Машину даете необорудованную, времени на подготовку не предоставляете и запросто распоряжаетесь чужой головой.

Косынкин оторопел:

— Ты с кем говоришь?

— С вами, товарищ генерал.

От наглости подчиненного генерал не находил слов, но разумность моих доводов его охлаждала.

— Ладно! — отступил, снизошел он. — Я сказал чепуху. А ты на нее закусил удила. Размякни. И с инструментом обращайся повежливее. Не наш он, а… — и выразительно указал пальцем на потолок.

Убедительный жест подсказывал, что мне предстоит везти рояль если не Господа Небесного, то не иначе как господина земного.

Я поблагодарил начальника за поучение и выдержку, а он впоследствии никогда не напоминал мне о мальчишеской запальчивости.

Рояль доставили вовремя, но поставили не в помещение, а под кроны деревьев на скоросколоченный деревянный помост.

О, как пел он под волшебными пальцами Эмиля Григорьевича Гилельса. В какие выси возносил, какими нирванами окутывал. Мы совершенно забыли о приказе командира пасовать мяч и застыли на лужайке в самых невероятных позах. Кажется, даже Пахра притихла и птицы по деревьям порхать перестали, свесив вниз любопытные головки, они смотрели туда, откуда льется очаровательная мелодия, столь необычная для их слуха.

По словам личного секретаря Сталина Бориса Бажанова, Иосиф Виссарионович некогда жил на даче в Ленинских Горках, вытеснив оттуда Надежду Константиновну Крупскую. В одном из помещений этой дачи был кинозал, в другом стояла пианола. Еще одна пианола находилась на квартире Сталина в Кремле.

Как выяснилось позже, когда Эмиль Григорьевич на расстроенном, находящемся в Горках, рояле играть отказался, тогда и вспомнили о рояле в кремлевской квартире. А вспомнив, этапировали музыкальный инструмент в подмосковную рощу для увеселения элитной молодежи.

А вы говорите: «Рояль в кустах!»

10 октября 1996 года в телевизионном выступлении Эдвард Радзинский заявил, что в день смерти Сталина непосредственную его охрану на Ближней даче обеспечивали старший прикрепленный Иван Васильевич Хрусталев, прикрепленный Туков, помощник коменданта дачи Петр Васильевич Лозгачев и кастелянша Бутусова.

Накануне приезда гостей: Л. П. Берия, Н. А. Булганина, Г. М. Маленкова и Н. С. Хрущева — Сталин обсуждал с Лозгачевым меню ужина. Был весел, много шутил.

Пили за ужином в основном «сок» — то есть молодое вино «Маджари». Через некоторое время попросили еще несколько бутылок…

По инструкции, прикрепленный И. В. Хрусталев вышел проводить гостей, а при возвращении заглянул в дежурное помещение и объявил охранникам:

— Ребята! Невероятная радость. Хозяин сказал: «Вы мне больше не понадобитесь. Я иду спать, и вы спать идите…»

Иными словами, Хрусталев от имени вождя как бы разрешил охранникам разоружиться, отправив охрану спать, тем самым оставив вождя беззащитным.

Если даже допустить такую мысль, что Иосифом Виссарионовичем подобные слова были произнесены, то из них отнюдь не следует, что вождь отпускает на покой всю охрану. Скорее всего это могло относиться только к одному Хрусталеву. Но такого при заступлении на дежурство никому не разрешалось, включая прикрепленного. За это время кто-то свободно мог зайти к спящему Сталину и сделать ему смертельный укол.

По уверениям Лозгачева — Радзинского, утром Хрусталева вроде бы сменил Старостин и, видя, что до одиннадцати часов в покоях хозяина нет никакого движения, настоял на том, чтобы Лозгачев отнес вождю почту и посмотрел, что с ним.