Сергей Красиков - Возле вождей

Из вещей и подарков, подлежащих использованию, кроме мебели, значатся: трубка ореховая, фотография Е. Г. Джугашвили, альбом «Басни С. Михалкова», четыре лупы, одна кастрюля алюминиевая с крышкой, фарфоровая фигура «Гусь», швейная машинка ПМЗ, бурка, фотопортрет «Меня сегодня приняли в пионеры», тапочки беговые на шипах, портреты Горького, Демьяна Бедного, Серафимовича, Шолохова, Маяковского, Аллилуевой, модель паровоза, домино, два будильника, девяносто три грампластинки оперной музыки, восемь пластинок балетной музыки, пятьдесят семь пластинок русских и украинских песен, шуба белая (чехословацкая), двадцать три курительных трубки, четыре винтовки и пять военных биноклей, портрет Мао Цзэдуна на фарфоре, один градусник, двадцать различных отрезов, сто двадцать семь карандашей, шесть метров коверкота, секатор.

Списаны по акту как пришедшие в негодность: два мундира, четырнадцать шерстяных кителей, две толстовки с брюками, тринадцать брюк к мундиру, два кавказских пояса, четыре штатских костюма, десять пар туфель-сандалий, восемнадцать помочей, одна шапка монгольская и три каракулевых папахи, шаровары бархатные синие, три башлыка, сапоги кавказские мягкие желтые, блокнот «Делегату XVIII съезда ВКП(б)», две бекеши, пять меховых шуб, девять шинелей и пальто, пятнадцать расчесок.

«Списали» и медицинское оборудование вождя: кислородные подушки, пузырь для льда, грелку резиновую, поильник, мочеприемник с чехлом, судно подкладное, а также портрет Буденного, три пары унтов, двадцать воротничков, тридцать девять мундштуков и две чистки для трубок.

В инвалидные дома ушло: восемьдесят две пары брюк, тринадцать шарфов, шестьдесят семь шерстяных курток (эпонжевых), пять пар галош, восемь пар сапог, сто сорок четыре платка, тридцать восемь верхних рубашек, один тулуп и четырнадцать пальто, два кожаных чемодана, одно кимоно, двадцать одна пара батистового белья, пять пар кальсон, восемь репсовых халатов, одна пара валенок, три двухрядные гармони с футлярами и один неисправный баян.

Как видим, описи характеризуют вождя только с положительной стороны. Будем справедливы: Сталин в быту был скромен, роскоши не любил.

После устранения Берия все стали завозить снова, восстанавливать как было. Опять пригласили на работу бывших комендантов, прислугу. Это происходило во второй половине 1953 года, в правительстве зрело решение открыть в доме музей Иосифа Виссарионовича Сталина.

Музей и впрямь ненадолго открыли. Развесили по стенам и портреты членов Политбюро. Но, как говорится, «недолго музыка играла», музей закрыли. При жизни Сталина открывался еще один музей — Музей подарков товарищу Сталину, который закончил свое существование также таинственно. Затем по распоряжению Н. С. Хрущева освободили от военнослужащих помещение третьего корпуса и гостиничного комплекса Кремля для размещения в них экспонатов Оружейной палаты и упоминаемого Музея подарков Сталину. Завезли часть экспонатов, которые разместили в стеклянных витринах. Но затем у Хрущева, как это случалось у него довольно-таки часто, сработало сопротивление, и он кинулся развенчивать культ Сталина, подвергать сомнению поступки предшественника. Ниспровергать же деяния мертвого — все равно что устраивать бесовский канкан на теле усопшего.

А приверженцы Верховного настолько растерялись, что не знали, петь ли им «Сулико» или, помогая Хрущеву в бесовской пляске, затаптывать прах. Словом, экспозицию закрыли, не подумав даже о том, что она смогла бы служить любой из двух противоположных целей.

Тогда же распоряжением Н. С. Хрущева город Кунцево, река Сетунь, низ Вознесенского леса, досаженный лесоводами из органов государственной безопасности в начале тридцатых годов, древнее село Очаково — владение поэта Хераскова и ряд прилегающих деревень, включая Ближнюю сталинскую дачу, присоединили к городу Москве.

За годы после Сталина Минское шоссе перерубила широченная Минская улица, названная проспектом Маршала Гречко, а позже утвержденная Кутузовским проспектом. Эта Минская улица перерезала и шоссе, идущее лесом вдоль Поклонной горы к бывшему сталинскому имению. Лес остался, но началось запрещенное при хозяине обильное жилищное строительство. Стандартные коробки заполонили очаковскую округу и пойму реки Сетунь, демонстрируя «градостроительство» убогой мысли. В лесу, по другую сторону шоссе, сохранилась дача Калинина, в которую нет-нет да и привозят именитых гостей. Им показывают кунцевский дом-музей, где сегодня возвели терапевтическое отделение больницы № 1 Четвертого управления Минздрава, являющейся филиалом Кремлевки. Остановка автобуса на бывшем девятом километре Минского шоссе скромно называется «Первая больница».

Бывшее поместье вождя урезали. Теперь в доме Сталина иногда поселяют лиц, которые сочиняют и согласовывают доклады для сегодняшнего российского правительства. Поселяне утверждают, что атмосфера здесь очень способствует творческому началу.

Неподалеку от «священного места» расположился Дом ветеранов кино. Однако возле Ближней дачи сегодня воздвигнут железобетонный забор. Поговаривают, будто там и ныне все так же, как и раньше.

А если так, то почему бы не открыть там музей, музей человека-дьявола, утвердившего страну со стальными нерушимыми границами и стальными нервами. Музей Верховного Главнокомандующего, чьей волей и разумом перемололись лучшие армии завоевателей.

Никогда не знает человек, где, на каком месте, в каком состоянии придется ему уйти из жизни.

Иосиф Виссарионович испустил дух на диване, справа от которого служащие складывали на алые подушечки ордена и медали. Как такового рабочего кабинета вождя на Ближней даче не существовало. Вначале он архитектором планировался, но так как дом по указанию хозяина несколько раз перестраивался, кабинет за ненадобностью исчез.

Светлана Иосифовна обзывает кунцевский дом мрачным и пустым. Смею заверить, что это не соответствует действительности. Мне он показался не только просторным, уютным, светлым, но и роскошным. Природа и обстановка дополняли это ощущение.

Борис Бажанов, личный секретарь И. В. Сталина, в книге «Кремль. 20-е годы» вспоминает: «Я вхожу к Сталину с каким-то срочным докладом, как всегда, без доклада. Я застаю Сталина говорящим по телефону. То есть не говорящим, а слушающим —…он держит трубку от какого-то непонятного мне и мне неизвестного телефона, шнур от которого идет почему-то в ящик сталинского стола.

Сталин поднимает голову и смотрит мне прямо в глаза тяжелым, пристальным взглядом. Понимаю ли я, что я открыл?.. Понимаю ли я, какие последствия вытекают из этого открытия для меня лично?