Людмила Черная - Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Я в это здание Штази вошла и увидела его неказистость, так сказать, изнутри. Поднялась по лестнице, на широких подоконниках сидели стайки молодых девушек и парней. Они мне все объяснили: здание Штази взяли накануне — впрочем, его сотрудники уже успели разбежаться, остались только груды документов и бумаг, их сегодня (то есть на следующий день) увезли куда-то на грузовиках.

Я прошла по всем четырем этажам, увидела распахнутые двери, какие-то бумажки на полу. Видимо, весь этот демонтаж немецкого гэбэ происходил на редкость неряшливо, без какой-либо грюндлихкайт — основательности, — так свойственной немцам.

Потом, когда начали рушиться правительства стран народной демократии Болгарии, Чехословакии, Польши, там, видимо, происходило что-то схожее.

И все же, несмотря на какую-то опереточность всего этого исторического действа, сокрушение социализма в ГДР так или иначе затронуло громадные массы людей — причем многие из них никаких преступлений не совершали. Упомяну только двух таких персонажей. В своей мемуарной книге я уже писала о гамбургском пролетарии-немце Курте Бартеле — человеке-легенде, герое. В годы нацизма этот маленький, улыбчивый немец возглавил сопротивление в концлагере Дахау, поднял восстание. Я писала, что этого человека в ГДР фактически отстранили от активной деятельности и он с женой Гелой жил на покое в Восточном Берлине — правда, в центре города, в роскошном доме, чем-то похожем на здания на нашем старом Арбате. Старички вздыхали о том, что в ГДР строят социализм не так, как они когда-то себе представляли. Но вот ГДР рухнула, и я иду прощаться с ними, оставив Д. Е. в гостинице, — тот плохо себя чувствует. И что же я от них узнаю? Их великолепную квартиру, с высокими потолками, с огромными комнатами, отбирают, а их селят в специальный дом для престарелых коммунистов-героев. Очень грустная картина, особенно на фоне того, что в те дни Берлин буквально кипел: старые деньги меняли на новые, и обычно пустые в Восточном Берлине магазины были буквально забиты товарами. Так вот, представьте себе, старички просто умоляли меня взять у них ненужные деньги — ведь у них самих пропадает масса красивых вещей, которых нельзя будет взять в новые комнатушки. Вот они и решили отдать мне все свои накопленные капиталы, чтобы я, поменяв их по курсу в банке, запаслась самым дефицитным товаром. Но, как ни умоляли меня старички взять их денежки, я от этого наотрез отказалась. Сама не понимаю почему, ведь мы как раз в это время обустраивали нашу дачу в Красновидове, а в Москве в ту пору было хоть шаром покати.

Видимо, все же сыграла свою роль привитая родителями буржуазная щепетильность…

Вспоминаю также, что мы с Д. Е. знали человека, который в одночасье вообще потерял все. Его звали Йоб Вицлебен. Он был полковник нацистского вермахта, прожил в плену в России несколько лет, научился говорить немного по-русски. Очевидно, никаких злодеяний за ним не числилось, и Вицлебена впустили в ГДР. Как мы понимаем, серьезных восточногерманских военных формирований в Восточной Германии не было — тем не менее Вицлебен получил какой-то официальный армейский пост и пользовался некоторым влиянием. Человек он был чрезвычайно отзывчивый, милый и с удовольствием помогал своим знакомым, в том числе мужу и мне. И России тоже пригодился. В частности, он консультировал знаменитый пятисерийный фильм Озерова «Освобождение», где в очень пышных декорациях была нагло переврана вся история создания так называемых народных демократий после того, как наши героические войска освободили страны Восточной Европы от нацистских оккупантов. Делала этот фильм целая группа беспринципных советских киношников. Не знаю, как Вицлебена, а Озерова и других создателей этой ленты она кормила долгие годы, дала ордена…

К нам в Москве Вицлебен не приходил — не до нас было. Однако когда мы приезжали в ГДР, то первым делом звонили ему. То же самое делала и я, если, хотя и изредка, приезжала одна. И добряк Вицлебен приглашал меня или нас с Д. Е. в кафе, а еще чаще — в Потсдам, посидеть у него в живописном садике. Его домик принадлежал ансамблю парка Сан-Суси, где находится королевский дворец Фридриха Великого — так называемый прусский Версаль. Помню, что, когда я входила в этот домик к Вицлебену, у меня дух захватывало от красоты его убранства. На стенах висели старинные гравюры, а на каминной полке стояли средневековые оловянные тарелки. Однажды Вицлебен пригласил нас не то на второй этаж, не то в мезонин своего жилища и познакомил с женой — венгерской графиней. Супруги рассказали нам с мужем, что они боятся и каминов, и печек — словом, открытого огня, а центральное отопление нарушит ауру этого дома — произведения искусства. В результате они обогревали все помещение с помощью электричества. Не помню, чем они нас угощали, но помню, что Д. Е. потребовал, чтобы жена Вицлебена предоставила ему электроприбор, на котором он вскипятил бы чай по способу Похлебкина [11] Похлебкин В. В. — международник-скандинавист, один из милых московских чудаков 1960–1970-х, который прославился своей кулинарной книгой. .

Естественно, большой белый чайник, который графиня Вицлебен дала моему мужу, Д. Е. тут же расколотил. Хорошо, что она успокоила меня, сказав, что чайник был самым обычным, купленным в магазине, в отличие от всей остальной старинной посуды, на которой нас угощали Вицлебены.

Как только ГДР, где был Потсдам, воссоединили с Западной Германией, Вицлебенов тут же выселили из Потсдама, по слухам, обвинив чуть ли не в том, что они варварски использовали маленький домик-шедевр, принадлежавший ансамблю дворца Фридриха Великого. Для нас с Д. Е. Вицлебен был навеки потерян, и никаких возможностей узнать о его дальнейшей судьбе у нас не было. Очень грустно.

В ФРГ, куда начали пускать советских граждан только при Горбачеве, у нас было еще больше знакомых, чем в ГДР. Там нас привечали старушки с графскими титулами — вдовы участников заговора против Гитлера, о которых Д. Е. написал свою кандидатскую диссертацию в далекие послевоенные времена.

Главным нашим другом там стала Евангелическая академия — довольно непонятное для нас, совков, заведение. Члены этой академии — протестанты — не признавали обрядность. Проповеди произносились зимой с кафедр, вокруг которых бегали малые дети, а летом — просто на свежем воздухе, где прихожане то приходили, то уходили и где также резвились ребятишки. На этих молитвенных собраниях присутствовал самый разный люд — от молодых поэтов, мелких служащих и студентов с крашенными во все цвета радуги шевелюрами до коммивояжеров в солидных костюмах. Часто свои коллоквиумы Академия собирала в деревнях и приглашала нас с Д. Е. В деревнях жили и ее пастыри. С одной такой пасторской семьей я подружилась. Название деревни, где они обитали в скромном коттедже, не помню. Помню только, что этот коттедж находился рядом с бывшим помещичьим домом с мраморной лестницей. В том доме жили… старушки, по-нашему, престарелые. Старушки порхали по всей лужайке перед роскошным своим домом, но на моления не ходили. Зато устроили рядом буфет, где продавали пирожные. Туда не ходили мы с Д. Е., ибо немецкие пирожные предельно невкусные — они из сладкого творога, которого я терпеть не могу (творожники умеет делать только моя помощница Лена).