Людмила Черная - Чудеса в решете, или Веселые и невеселые побасенки из века минувшего

Семьдесят лет прошли, а я до сих пор не знаю, правда ли, что люди не верили или они притворялись, будто не верят… Ведь по всей стране уже шли самые настоящие еврейские погромы, которые сопровождались активной черносотенной пропагандой. Конечно, пропаганда шла не в печати, не по радио и не по телевизору, телевизоры тогда мало кто имел… То была, как говорили в нацистской Германии, Flüsterpropaganda, что в переводе означает «пропаганда шепотом», или скорее устная пропаганда — но велась она во весь голос.

Начну все же не с пропаганды, а с погромов.

Один из них я пережила. Он произошел в 1949 году в Москве, на Пушкинской площади, в одном из зданий Страстного монастыря, разрушенного и частично снесенного советской властью, — во Всесоюзном радиокомитете. Возглавлял в ту пору этот Радиокомитет С. Г. Лапин — человек, как его многие в XXI веке вспоминают, — умный и деловой, процветавший до самой своей смерти в 1990 году.

Естественно, перед погромом прошло «установочное» партийное собрание. Но поскольку я в партии никогда не состояла, то и узнала об этом собрании много лет спустя из книги Раисы Лерт «На том стою».

В этой книге честнейшая коммунистка, моя коллега по ТАССу в годы войны, а в 1949-м, как и я, сотрудница Радиокомитета Р. Лерт, возмущалась предпогромной речью Лапина. Мол, тот, получив соответствующие установки, буквально спятил, стал хаять все нерусское, дошел до того, что назвал итальянских зодчих, которые помогали строить Московский Кремль, чуть ли не проходимцами.

Из книги Лерт выходит, что, будь Лапин посмелее, то погром можно было бы, если и не предотвратить, то хотя бы сделать более пристойным, что ли. Непонятно только, каким образом? Может быть, пощадить евреев с большим партийным стажем?

Коммунистка Раиса Борисовна Лерт, особо не возмущаясь, жила в те годы, когда уничтожалось русское крестьянство. Пережила она в годы Большого террора и расстрел бывшего мужа — русского дворянина, но так же, как и она, пламенного большевика (Лерт не тронули, ибо они с мужем до этого развелись). Раиса Борисовна, разумеется, не поверила, что ее бывший супруг — враг народа. Видимо, списала его казнь на перегибы — было тогда в ходу такое подлое словцо… Повторяю: все это она стерпела — а вот еврейский погром заставил ее прозреть и обвинить Лапина… в трусости.

Но бог с ней, с Раей Лерт, умной, талантливой и нищей, как церковная мышь. Приплела я ее, можно сказать, ни к селу ни к городу — и все потому, что рука отказывается писать о погроме, жертвой которого стала и я сама, и Рая Лерт. А писать надо.

Из литературы мы знаем, как проходили еврейские погромы в царской России. Пьяные погромщики врывались в жилища, где обитала беднота, все крушили, ломали, корежили. Избивали евреев, которые попадались им под руку. Не щадили ни стариков, ни малых детей — иногда убивали. По улицам еврейских местечек летел пух из распоротых перин. Слышались плач и стенания несчастных жертв — и мат, гогот и пьяные крики погромщиков. Ужасное зрелище.

Ну а вот как проходил погром в Советской России в 1949-м в Радиокомитете, в самом центре Москвы. Еще никто о нем внятно не рассказал — я первая.

Человек приходит, как всегда, на работу, поднимается по лестнице в свой отдел, здоровается с сослуживцами, садится на свое место. Но тут кто-то из самых храбрых сотрудников отдела говорит ему: мол, зайдите к секретарше. Человек идет. И секретарша, глядя куда-то в пол или в потолок, протягивает ему всего-навсего лист бумаги с напечатанным на машинке коротким текстом. Человек сразу видит, что под текстом очень много фамилий, находит среди них свою. Снова обращается к тексту, в котором черным по белому сказано, что все перечисленные в списке лица уволены. С этого самого дня и часа. Причина не указана. Но человек сам понимает почему: ведь он еврей или полуеврей… Человек молча возвращается в комнату к своему письменному столу, собирает какие-то листки, вынимает из ящика блокноты, любимую ручку, принесенную из дома, складывает все это и забирает с собой. В комнате в это время стоит гробовая тишина.

Человек выходит из комнаты, идет по плохо освещенному коридору, спускается по старой, еще с монастырских времен, лестнице с выщербленными ступеньками.

А вот и выход. У двери стоит охранник. Человек вынимает постоянный пропуск-книжечку и протягивает его охраннику. Тот открывает книжечку и сверяет лицо человека с фотокарточкой, наклеенной в пропуске. Потом шарит глазами по списку, точно такому же, какой лежал у секретарши, и не отдает человеку пропуска, как давал его несколько лет подряд каждое утро и каждый вечер.

Все. Конец. У человека уже нет пропуска — стало быть, в эту дверь он никогда больше не войдет. И не только в эту — отныне он изгой. И не надо никаких желтых звезд, как в нацистской Германии. Человек обречен. Без паспорта на работу не берут. А в паспорте — в графе национальность — «пятый пункт». Заколдованный круг… Отныне человек — вечно безработный.

Но в социалистическом отечестве любой неработающий индивидуум — тунеядец. А тунеядцев следует перевоспитывать. Но не в Москве же?

Злостных тунеядцев, наверное, будут перевоспитывать там же, где ранее перевоспитывались упомянутые мною малые народы, а до того — недобитые враги народа, а также их жены и дети, а до них — так называемые кулаки и подкулачники …

Однако какой прогресс в погромном деле! Какой прогресс и по сравнению с еврейскими погромами в царской России, и с погромами-облавами в нацистской Германии: никаких стонов и воплей, никаких позорных сцен с избиванием людей и убийствами, никаких наглых погромщиков, напившихся русского самогона или немецкого шнапса… Все трезвые, все вежливые, прямо-таки галантные… А главное, никто не жалуется, не протестует — и кроме всего прочего, погром происходит за железным занавесом.

Можно все предусмотреть, не наломать дров, не навредить. Так в Радиокомитете под руководством С. Г. Лапина не тронули евреев, воспитывавшихся за рубежом — в США, Англии, Франции, Германии, в странах Латинской Америки, то есть евреев, чьим родным языком был английский или французский, немецкий или испанский — так называемых «носителей языка». В Иновещании они работали как переводчики и как дикторы. Благодаря этим евреям сталинская пропаганда доходила до разноязычных слушателей Москвы за границей в хороших переводах. И читали ее дикторы, безупречно знавшие язык той страны, на которую они вещали…

Не тронули «носителей языка» и в ТАСС…

В частности, мою маму.

Ну, и, естественно, не стали увольнять людей с «пятым пунктом» из институтов, с производства и учреждений, непосредственно связанных с атомной бомбой и подведомственных Берии, — как раз наоборот. Этих евреев в самые «погромные» годы награждали, давали им квартиры с мебелью, дачи — и речь идет о тысячах людей, отнюдь не только о Зельдовиче или Харитоне.