Вадим Верник - Свободный полет. Беседы и эссе

— Ты такие великолепные роли на сцене играешь, с такой литературой соприкасаешься — Булгаков, Эрдман, еще Вампилов…

— Мне кажется, профессия артиста — это обучение всю жизнь. Потому что если ты считаешь, что ты обучился, выйдя из института, то ты можешь остановиться в своем развитии. Вообще, знаете, опасно бывает, когда артист поймал волну удачи, — у него успех, его узнают на улице, он всё «схватил»… Эта штука тебя может сожрать. Ты умрешь как актер, если будешь ощущать, что тебе всё дано только свыше и что не надо прикладывать каких-то дополнительных усилий. Все книги Станиславского — это его попытки найти божественное вдохновение. Он сам только пару раз в жизни чувствовал, что владеет сценой, зрительным залом, и понимал, что это невозможно описать словами. В книгах, «Системах» он пытался понять, как искусственно возбудить свою природу, чтобы это вдохновение ловить постоянно. Я говорил на эту тему с мамой, она ученица Васильева…

— Да-да, Оксана Фандера училась в ГИТИСе у выдающегося режиссера Анатолия Васильева.

— Так вот, мама говорит, что если ты точно разобрал роль, ну прямо точно, — то случается магия, такое состояние, как будто ты вышел из собственной оболочки и видишь всё происходящее со стороны. Я такое пока не чувствовал, но мне это очень интересно.

— Вань, ты, конечно, изначально счастливый человек. Родился в такой прекрасной семье. Дедушка, Олег Янковский, великий артист, любимейший артист. Мама мощно заряжена на профессию, она такой самокопающийся человек. И папа, Филипп Янковский, до такой степени преданный профессии и погруженный в нее! И, конечно, ты всё это впитал. Я даже боюсь представить, как накаляется атмосфера у вас дома, когда вы ведете разговоры о любимом деле.

— Это, действительно, большая удача, когда можно прийти домой и многое обсудить. Причем у всех разные школы. Филипп Олегович окончил Школу-студию МХАТ, он учился у Олега Павловича Табакова, я — в ГИТИСе у Сергея Васильевича. У мамы — «васильевская» школа, — кроме того, она играла у Кирилла Семёновича Серебренникова в «Гоголь-центре». Разные взгляды, позиции — всё это очень интересно.

— Скажи, а с Олегом Ивановичем Янковским ты успел поговорить о творчестве?

— Конечно, сейчас, если бы была такая возможность, разговор у нас случился бы более обстоятельный и более конструктивный, учитывая те вопросы, которые я хотел бы ему задать, исходя из моего, пусть и небольшого, опыта. Вообще, когда мы с Олегом Ивановичем общались на эти темы, он говорил, что если я пойду в актерскую профессию, то надо знать главный закон: оставаться самим собой в предлагаемых обстоятельствах.

— Я знаю, что твой любимый фильм с участием Олега Янковского — «Крейцерова соната» по Толстому.

— Один из.

— Казалось бы, это не главный его хит. Когда вспоминаешь его картины, на ум приходят прежде всего другие — «Полёты во сне и наяву», «Тот самый Мюнхгаузен»…

— А мне кажется, в «Крейцеровой сонате» — вышак актерского мастерства. Человек едет в поезде. Трясущийся вагончик, огромные монологи, и всё на крупном плане. Герой убил жену и не знает, что ему делать. Но он чувствует потребность высказаться, и его высказывания просто прожигают экран. Я люблю драму как жанр. И в этой картине драма такая сконцентрированная!

— Ты сам недавно снялся в драме — в картине «Завод» Юрия Быкова.

— Я давно хотел поработать с Быковым. Его фильмы мне нравятся своей суровостью, брутальностью, абсолютно пацанскими отношениями. Свой образ я черпал из того, что вижу вокруг. А еще смотрел на деда — в фильме «Влюблён по собственному желанию», он играл там сварщика на заводе. У его героя — постоянный внутренний монолог, и меня это тоже вдохновляло. Мне свойственно самокопание. Я не люблю, например, смотреть на себя на экране, потому что я всегда начинаю думать: зачем я так сел, почему говорю о том-то в такой позиции и так далее.

— Ну, тебе есть в кого быть таким самоедом! Твои родители — идеальный в этом отношении пример. Хотя, когда Филипп был в твоем возрасте, ему это не было, мне кажется, присуще.

— Возможно. Но это же такая психологическая перестройка, которая была у деда, у папы, у меня, — и возраст здесь ни при чем. Я с детства такой самоед. И я берусь за ту или иную роль не для того, чтобы где-то помелькать и чтобы меня увидели, а потому что мне надо разобраться с самим собой — мне, Ване, разобраться со своими проблемами. Если я в жизни слаб, не уверен в себе и чего-то боюсь, то через роль я могу стать сильным в какой-то теме, — вот тогда это работает для меня. В моем устройстве, механизме только это имеет смысл. Для меня не имеет смысл всё остальное, что сопутствует профессии. Меня волнует только сама профессия, ее суть, и как это связано лично с тобой. Конечно, так было не всегда. Сначала было разветвленное сознание, скажем так. Но потом, когда я понял, что хочу этим заниматься серьезно, у меня произошло такое структурирование внутри самого себя.

— А ты всегда чувствуешь, где ты слаб и чего тебе не хватает?

— Конечно. Ну смотрите. Я занимаюсь боевыми искусствами, уже года два-три. Бокс, тайский бокс. Почему я стал этим заниматься? Я боялся боли, именно физической боли. Поэтому я решил пойти прямо «в боль», в эпицентр ее, чтобы прям было больно по-настоящему. Ведь можно что-то признать, но гораздо сложнее сделать шаг. Я могу признать, что в чем-то неправ, это нормально. И это классно, ведь есть люди, которые до последнего такие…

— …Супермены?

— Да. Мол, все-все нормально. Например, уже трое говорят, что ты пьян, уже четверо, шестеро, а ты утверждаешь, что трезвый…

— Ну и что с болью? Страх исчез?

— Через какое-то время исчез.

— А какие еще страхи ты хочешь преодолеть?

— Какие еще?.. Вот так сразу не скажу вам сейчас.

— Тогда я тебе скажу. Я наблюдаю за тобой уже давно. У тебя за спиной такая счастливая подушка любви, — я имею в виду твою семью. Откуда в тебе закрытость? Закрытость от мира?

— Я вам расскажу. В принципе, мое детство было не совсем таким, как вы его себе представляете. То есть если вы думаете, что я действительно жил на розовых подушках и вокруг меня были слоники, зайчики, белочки и собачки с котиками, то это не так. У меня достаточно боевое было детство. Например, однажды за какие-то свои проказни я был заперт в своей комнате на целый год.

— Это как?!

— Была школа, шестой или седьмой класс, уже не помню. Остальное время я проводил в своей комнате. Правило было простое: в девять утра школа, в два часа дня — возвращение домой. С трех часов надо было делать уроки, а в девять вечера — ложиться спать. И так на протяжении года.