Сергей Никоненко - Далёкие милые были [litres с оптимизированной обложкой]

В начале ноября отцу позвонили на работу, сказали, чтобы я пришёл в Клуб КГБ на репетицию праздничного концерта к 7 Ноября. Меня попросили прочитать те же стихи, с которыми я выступал в сентябре в Клубе МВД. Репетицией руководил актёр (я узнал его), снявшийся в фильме «Кубанские казаки», только там он был рыжий.

В день концерта, шестого ноября, я заранее приехал в Клуб КГБ на Кузнецком мосту. Одет соответственно случаю и в новом (мамин подарок!) красном шёлковом галстуке. За кулисами наш режиссёр и ещё двое с ним что-то живо обсуждали. Оказалось, конферансье увезли в больницу с приступом аппендицита, и теперь некому объявлять номера. Дядя из «Кубанских казаков» объяснял, что не может выйти в куртке, а времени съездить домой и переодеться нет – до начала концерта десять минут. Один из его собеседников предложил, чтобы кто-то из хора объявлял выступления, и тогда режиссёр остановил свой взгляд на мне:

– Вот он и будет объявлять.

Меня не пришлось долго уговаривать, я согласился. Концертную программу в основном составляли номера местной (клубной) самодеятельности, были также гости – профессиональные исполнители. Я прочитал эпиграф концерта: «Крепни, Советская наша держава!» – затем хор спел две песни. Занавес закрыли, и перед ним я объявил номер чтеца: «Коммунисты, вперёд!» Пока тот читал, хор тихо освобождал сцену, а я заучивал следующий пункт концертной программы – не хотелось объявлять по бумажке. Увидев моё усердие, дядя из «Кубанских казаков» погладил меня по голове. Я объявил «Полёт шмеля», затем профессиональных танцоров братьев Гусаковых – тех самых, что в сомбреро будут танцевать в фильме «Карнавальная ночь».

И вот у меня сложное объявление: «Лауреаты Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Праге, – дальше их труднейшие казахские имена и фамилии, – дуэт на банджо…» Я решил разделить объявление на две части: сначала оглашу их почётное лауреатское звание и название номера, а после выступления представлю самих исполнителей. Посоветоваться в тот момент мне было не с кем – режиссёр и те двое куда-то ушли, а камнем преткновения для меня стало название номера: «Дуэт на банджо». Что такое дуэт, я знал, тем более и сами музыканты стояли около меня со своими круглыми «балалайками». Для меня «банджо» было новым словом, и мне казалось, что в программе ошибка: если бы инструмент был один, тогда банджо, а если их два, тогда, наверное, дуэт на банджах. В голове лихорадочно скакало: «Банджо… банджах… А ударение где? Бáнджах или банджáх?»

Зрители уже зааплодировали в завершение очередного номера. Я вышел и громко, отчётливо произнёс:

– Выступают лауреаты Всемирного фестиваля молодёжи и студентов в Праге!

С помощью интонации я преподнёс их как гвоздь программы. Набрал полные лёгкие воздуха и:

– Дуэт, – небольшая пауза, – на бандажах!

В зале кто-то вскрикнул, почувствовалось оживление, а дальше разразился хохот. Я ничего не понимал: «Что произошло?» – смертельно испугавшись, замер. В первом ряду сидело несколько генералов. Один, лысый, вдруг заревел, как медведь, стал красным, как помидор. Хохот волнами перекатывался по длинному залу, я еле добрёл до кулисы… Что я наделал? Что я такого сказал? «Бандажах» – мне казалось, что это предложный падеж множественного числа от слова «банджо». О значении слова «бандаж» я не подозревал.

Несчастные музыканты вышли на сцену, тут зрители, видя их инструменты, поняли, что имел в виду пионер-конферансье. Они ещё долго смеялись. Лауреаты заиграли, не дожидаясь, когда зал стихнет. Только к концу номера зрители пришли в себя, стали внимать исполнителям и в итоге по достоинству оценили их мастерство.

Я вновь вышел на сцену… Меня встретили овацией.

– Грузинский народный танец, – я достал шпаргалку (в зале – смех) и прочитал ещё одно новое для себя слово, – хоруми. – Зал снова зааплодировал.

В студии художественного слова я читал «Тёркина» А. Твардовского (главы «Гармонь» и «О потере»), «Необычайное приключение» и «Хорошее отношение к лошадям» В. Маяковского. Активные занятия в двух кружках не могли не сказаться на успеваемости в школе: за первую четверть одна двойка, за вторую – две. С Новым 1955 годом!

В зимние каникулы у нас в Доме пионеров устраивали весёлые новогодние представления с участием хороших артистов: юмористов, певцов, танцоров, фокусника Арутюна Акопяна, акробатов с программой «Китайские игры «Ван Цзе Вэй». Была у нас огромная, очень нарядная ёлка и, конечно же, Дед Мороз со Снегурочкой. А ещё был персонаж Новый Год – мальчик в белоснежном костюме: брюки, свитер, шапочка, на груди – крупные цифры 1955. Этим мальчиком – Новым Годом – был я. В финале новогоднего представления выходили все его участники, и Дед Мороз провозглашал наступление Нового года. Под бравурный марш появлялся я и желал всем счастья и учиться на «хорошо» и «отлично». А внутри меня кто-то говорил: «Себе пожелай». Желай не желай, а за учебники садиться надо. Из книжек в то время читал К. Станиславского – о его жизни в искусстве.

У нас дома в подъезде меня встретила Маргаритка Соловейчик. Она вся сияла от счастья.

– Мама приехала! Пойдём к нам чай пить!

Тётя Мира очень мне обрадовалась. Она вернулась из заключения с подругой-грузинкой, с которой не хотела расставаться.А у той совсем никого из родных не было, и она стала жить у Соловейчиков.

Маргаритка принесла вкусные пирожные – и зазвенело чашками, стаканами, блюдцами наше радостное чаепитие. Тётя Мира с подругой-грузинкой были так счастливы, так веселы – ни тени того ужаса, что они пережили. Счастливей всех была Маргаритка – она не отходила от мамы, обнимала её, целовала, всё время ей что-то рассказывала, показывала… Всегда громогласный, шумный дядя Миша молча сидел с потухшей трубкой во рту и по щеке его, в бороду, катилась слеза.

С Ирой Мельниковой я виделся раз в неделю, по воскресеньям, в студии художественного слова. Однажды, провожая её на метро, предложил сходить вместе на каток. Она ответила, что коньков у неё нет, но скоро будут. Пока что на каток в Парк Горького я ходил один или с Вовкой Набатовым.

Я всё ещё увлекался Маяковским, хотя Анна Гавриловна предлагала мне поискать материал у Некрасова и Лескова. Мой сосед по парте с первого класса Вовка Савин принёс книжку.

– Ты вот всё Маяковского учишь, а вот этот поэт не хуже, – он протянул мне томик.

Это были стихи Сергея Есенина. Открыл наугад, прочитал:

Я взял промокашку и заложил страницу. Посреди урока открыл под партой книжку…

– «Изба-старуха челюстью порога», – я сразу же увидел избу Егора и Клавдии в Корнееве и ещё свою бабу Таню увидел. И эта изба, и баба Таня каким-то странным образом соединились.