Сергей Никоненко - Далёкие милые были [litres с оптимизированной обложкой]

Отец пришёл с работы. Мама разогрела ему ужин.

– Семён Минаич, поужинаете с Петром Никаноровичем?

– Нет, нет, нет, нет, – и «писатель» засобирался домой.

Способ избавиться от него был верный, срабатывал не раз: предложи ему поесть или чаю попить, и он тут же подастся домой. Семён Минаевич ушёл, а трость, которой Есенин крестил пролеткультовца Мину-Днепровского, запала мне в память.

Весна. Восьмое марта. Опять полно поздравительных телеграмм и открыток. Сам я поздравил маму, Иру, Евгению Васильевну и Анну Гавриловну. Анна Гавриловна сказала, что уходит из Дома пионеров и будет работать в Музее А. С. Пушкина. Попросила меня выучить несколько строф из «Евгения Онегина» для литературного вечера. Мероприятие намечалось на конец марта. Я воспользовался случаем: позвонил Ире и пригласил её на вечер… Отказ.

У входа в Щукинское училище прочитал объявление: в мае начнутся консультации для поступающих.

16 апреля – мне 18 лет. Позвал Иру в кино, она согласилась. Шёл фильм «Дорогой мой человек». То, что у меня день рождения, она не вспомнила. Пришла, мы поздоровались и замолчали. Я смотрел на неё, она поймала мой взгляд.

– Что? – спросила со слегка уловимым вызовом.

– Давно не виделись.

После фильма провожал её до дома. Сказал, что собираюсь поступать в Щукинское на актёрский факультет. Она пожелала удачи.

После первомайских праздников я уволился с почты. Предстояло получить аттестат зрелости и поступать в Щуку (в другом театральном училище или вузе я учиться не хотел).

На консультацию попал к Михаилу Александровичу Ульянову. Он сидел в небольшой комнате за столом, в белой рубашке с засученными рукавами. Прочитал ему рассказ Чехова «Злой мальчик» и басню Крылова «Волк и Ягнёнок». Михаил Александрович был очень доброжелателен, посоветовал как можно ярче передать в басне голодного Волка. В ответ я поделился идеей, что можно басню прочитать так, что отрицательным героем станет Ягнёнок, ведь то, что он «зашёл к ручью напиться», можно понять, что он решил попьянствовать. Ульянов рассмеялся:

– Наверное, можно. Но такие эксперименты лучше ставить, когда артистом станешь.

Михаил Александрович сказал, что на первом туре мне делать нечего и чтобы я приходил сразу на второй. Из Щуки я возвращался окрылённым. Но рано я тогда обрадовался.

В школе рабочей молодёжи выпускные экзамены начались раньше, чем в общеобразовательных школах. На общем собрании староста класса, сотрудник ГАИ, объявил, что нужно собрать деньги на духи, цветы, конфеты и коньяк для учителей. Надо, мол, хорошо отблагодарить их, тогда проблем на экзаменах не будет. Большинство с радостью одобрили это предложение.

Сданы экзамены. В середине июня аттестат зрелости уже у меня на руках. Поспешил обрадовать родителей своими достижениями. Аттестат зрелости – это веха, путёвка во взрослую жизнь.

Второй тур творческого конкурса в Щуке проходил в конце июня. За столом сидела солидная комиссия. Некоторых её членов я знал по спектаклям театра Вахтангова: Е. Г. Алексееву, А. А. Орочко, В. Г. Шлезингера. Нас, абитуриентов, разбили на десятки и такими группками запускали в аудиторию. Войдя, мы становились в шеренгу перед комиссией, каждому нужно было назвать своё имя и фамилию. Крупный парень густым басом ухнул: «Михаил Болотников»; рослая девушка с длинной светлой косой назвалась: «Людмила Чурсина».

Закончилось прослушивание, и нам объявили, что результаты можно узнать завтра утром. Утром побежал в Щуку. Помню, время засёк – через семь минут я был в училище. В списках допущенных к третьему туру увидел свою фамилию. Подумалось: «Ещё один шаг, и вот оно – мечта сбылась».

Третий тур состоялся через неделю. Порядок был точно такой же, как и в прошлый раз. В нашем десятке была грузинская красавица, совершенно покорившая меня чтением монолога Зарины из «Бахчисарайского фонтана». После прослушивания попросили не расходиться. Комиссия долго заседала, и нам в конце концов объявили, что через день проведут повторный третий тур, то есть фактически уже четвёртый. Тут же назвали, кому надо будет явиться и в каком десятке читать свою программу. Осталось всего сорок абитуриентов. Нас предупредили, что из каждого десятка отберут только шесть человек.

В том, что примут Карена Хачатуряна, я нисколько не сомневался. Вот папа его возьмёт и позвонит Рубену Николаевичу Симонову (наверняка они знакомы) – и дело в шляпе. Вспомнил, что мой папа знаком с Анной Алексеевной Орочко и её мужем артистом Мочаловым. Он даже к нам домой приходил. Говорю отцу, чтоб он позвонил Анне Алексеевне, она прям по центру комиссии сидит.

– Ну, вот ещё… стыд-то какой… Если ты способный, тебя и так примут, а если нет, то не надо занимать чужое место, – в таких вопросах отец был кремень.

После заключительного тура в Щуке своей фамилии в списках я не нашёл (не было там и Карена Хачатуряна). Это было серьёзное испытание. Ведь мне все говорили, что я уже готовый артист, что с первого раза поступлю. И вот на тебе…

Придя в себя, я решил штурмовать ещё три театральных вуза. За два дня я прошёл консультации в ГИТИСе, МХАТе и училище имени Щепкина при Малом театре. Во МХАТе меня слушал А. М. Карев. После чтения спросил, сколько мне лет. Не поверил, что восемнадцать – думал, меньше года на три.

– Вас же со сцены видно не будет…

Весь июль я проходил вступительные испытания, чтобы не сбиться, составил даже график. Перезнакомился со многими абитуриентами. Вместе с Олегом Далем и Виктором Павловым даже в шашлычной посидел.

Везде я доходил до третьего тура, а дальше стоп – не брали. В Щепке я осмелился спросить мастера курса, профессора, народного артиста СССР Николая Александровича Анненкова, почему меня не приняли.

– Мы Вашего плана взяли… Но Вы не отчаивайтесь, через год Вы обязательно поступите.

Моего плана – это был Миша Кононов. Тогда Анненков собрал на одном курсе Павлова, Даля, Кононова и Виталия Соломина. Что и говорить, все ребята очень достойные.

Ни в один театральный вуз меня не приняли. Обиднее всего, что намекали на мою внешность: мелкий, маленький, заморыш. В ГИТИСе сказали, что у меня налицо несоответствие внешних и внутренних данных. Только спустя годы я начал понимать, что это несоответствие может стать достоинством: в трагикомедии и сам жанр, и характеры строятся на несоответствии.

Остался непройденным ещё один вуз в Москве, где был актёрский факультет, – Всесоюзный государственный институт кинематографии. Душа у меня к нему совсем не лежала. Я хотел быть артистом театральным, играть в театре имени Вахтангова или театре имени Маяковского. Если уж для театра данные мои не подходят, то куда там кино – надежды мои таяли на глазах.