Сергей Никоненко - Далёкие милые были [litres с оптимизированной обложкой]

– Сам-то голубей гонял? – спросил Герасимов.

– Дружил с голубятником, – вспомнил я Тосика из нашего двора.

На следующем занятии Герасимова не было, вели его Макарова и Лиознова. Я подготовил новый этюд «Рыбная ловля», в котором обозначил комедийный жанр и небольшой намёк на драматургию. Однако показывать его не стал, решив дождаться Сергея Аполлинариевича – мне важно было доказать, что я достоин учиться в его престижной мастерской.

Лучше всех на этом занятии была Таня Гаврилова, показавшая «битву с назойливыми комарами». Татьяна Михайловна Лиознова посоветовала Тане приготовить к следующему разу этюд «Влюблённые и комары» в паре с кем-нибудь из однокурсников и подключить студента-режиссёра к этой работе.

К концу занятия Лида Александрова вызвалась показать свой этюд. Она обратилась к Макаровой:

– Тамара Фёдоровна, хочу попросить вас быть моей мамой. Я буду ловить муху, которая кружит вокруг вашей головы и садится на неё.

От такого предложения всем в аудитории вдруг стало неловко.

– Почему же я, Лида? Может, кто-нибудь из однокурсниц пожертвует своей головой?

– Нет, я хочу, чтобы вы были моей мамой.

Я поспешил на выручку:

– Лида, давай я буду твоим братом. Лови муху у меня на голове.

– Да, Лида, пусть тебе Серёжа поможет, – одобрила Тамара Фёдоровна.

После занятия Лида осыпала меня упрёками:

– Ты всё мне испортил: в конце этюда я хотела поцеловать руки Тамаре Фёдоровне.

– Поцеловала бы мне, – предложил я очевидный выход из ситуации.

Задрав нос и прищурив глаза, Лида фыркнула:

– Размечтался.

Вернулся из поездки за границу Сергей Аполлинариевич в новом костюме серого цвета со стальным отливом. Тамара Фёдоровна появилась на занятии в терракотовом жакете, а Татьяна Лиознова в белой кофте с рюшами на воротнике и манжетах. Троица из общаги – Губенко, Склянский, Буяновский – первой показала свой этюд: тюрьма, камера, трое заключённых, поймав крысу, совещались, что с ней делать. Разговаривали на приблатнённом жаргоне. Особенно выделялся Губенко – он смачно ботал по фене, да ещё подбавлял одесского колориту. Крысу намеревались сначала прибить, но потом приняли её в свою компанию и даже спели ей:

По окончании отрывка Сергей Аполлинариевич не стал спрашивать мнение курса, а, поиграв желваками, заговорил с резкостью в голосе:

– Сейчас трое студентов показали идеальный пример, чего не должно быть в нашей мастерской. В нашей школе вот уже на протяжении многих лет во главе угла стоит заповедь: истина страстей в предлагаемых обстоятельствах. Отменить эту заповедь мы ни при каких условиях не можем. Сейчас же во всей красе предстало перед нами то, что мы никогда не принимаем, – махровая ПРИБЛИЗИТЕЛЬНОСТЬ. – Последовал разнос и серьёзное предупреждение за форсирование профессии.

Затем показали этюд Татьяна Гаврилова и Виктор Филиппов. Они изображали влюблённых, которым комары мешали целоваться. Очень комичны были реакции Филиппова на пощёчины Татьяны, «без разбору» хлопавшей назойливых насекомых на щеках «возлюбленного». Весь курс и мастера от души смеялись.

На том занятии было представлено много этюдов, и я показал своего «Рыболова», соорудив декорацию «берег реки» из кубов. На воображаемый крючок насаживал воображаемого червя, плевал на него и закидывал маятником от себя леску воображаемой удочки, следил за поплавком, концентрировался, когда «начинало клевать», и подсекал. Так я дёргал дважды, вытаскивая «удочку» – пусто. Закинув в третий раз, зацепился крючочком за корягу. Я «разделся»: «стащил с себя» рубаху и штаны. Огляделся и, убедившись, что меня никто не видит, снял воображаемые трусы и полез с кубов («берега») в «воду» отцеплять леску. Ух, хороша водичка! Отцепил я крючок, взобрался на берег, впрыгнул в трусы. Нацепил новую наживку и… броском через голову отправил в… И вот тут крючок вонзился мне в задницу. Скорчившись от боли, потихонечку вытянул его. Переломил удилище через колено и, вдруг поскользнувшись, кубарем назад покатился с берега в воду. Герасимов мой этюд похвалил. Однако я всё ещё чувствовал висящее надо мной предупреждение, сделанное на мандатной комиссии. Но всё же теперь дышать стало чуточку легче.

ВГИК бурлил. Всё было там невероятно интересно, и с каждым днём он притягивал меня всё больше и больше. Ну, где, скажите на милость, в каком ином творческом вузе по учебной программе показывают фильмы по истории кино сразу в трёх кинозалах? А всё остальное? Память хранит множество историй и впечатлений – забавных, весёлых или со шлейфом грусти, а впрочем… Вот сверху, из холла четвёртого этажа, слышится фортепьянная мазурка – это занятия по танцу у «блистательной, полувоздушной, смычку волшебному послушной» Маргариты Орестовны Тарасовой.

Преподаватель по истории КПСС с фамилией Нарциссов запомнился некой гротескностью образа. У него были две стальные челюсти, один глаз и тик в ногах. Когда ему требовалось подчеркнуть какую-то мысль или слово, он входил в ажитацию, и его ноги, то одна, то вторая, неожиданно подскакивали.

Как-то (уже на втором курсе) Нарциссов принимал зачёт в паре с преподавателем Пудовым. Тот тоже был инвалид: потеряв во время войны ногу, ходил с протезом. Пудову надо было в деканат, позвонить. Он направился к выходу из аудитории, где сидели студенты, готовились. Обернувшись в дверях, бросил Нарциссову:

– Смотри тут за ними. В оба!

Нарциссов не растерялся:

– Угу. А ты давай – одна нога здесь, другая там.

Хохот стоял весь зачёт, смеялись и студенты, и педагоги-инвалиды. Зачёт сдали все.

Сценическую речь преподавала Марина Петровна Ханова. Ходила она как балерина – ноги всё время в первой позиции. Важная и всегда готовая к склоке. Расслаблялась и млела, когда, выстроив нас в шеренгу, слушала, как звучим в головном и грудном резонаторах. Мы по очереди произносили одно и то же:

– Хановы живут в высотном здании, – это должно было идти через головной резонатор, а окончание фразы нужно было перевести уже в нижний резонатор, – на третьем этаже.

Студенты четвёртого курса (мастерская Бибикова и Пыжовой) Тамара Сёмина, Костя Худяков, Наталья Кустинская, Слава Подвиг, с которыми мы уже познакомились, советовали потерпеть вздорную Марину Петровну, потому как перед экзаменом по речи с нами будет заниматься сам Александр Александрович Ханов, её муж.

Историю театра преподавал Фрадкин – это были не просто лекции, а необыкновенно красочные рассказы. Как будто преподаватель был современником великих актёров прошлого – Щепкина, Мочалова, Садовского, Ермоловой и собственными глазами видел их игру. Так ярко, образно, живо мог рассказывать разве что только Ираклий Андроников.