Коллектив авторов - Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Нет, они это что – серьёзно? А как тогда эта самая наука отнесётся к тому, что я-то как раз много лет наблюдал безостановочную работу этого самого вечного двигателя? Мало того – лично с ним дружил?

Ведь звали этот perpetuum mobile — Эдуард Успенский.

Эдик (позвольте мне так его называть, поскольку именно так я к нему обращался все годы нашего знакомства) не мог спокойно сидеть на месте. Точнее будет сказать – он не мог сидеть без дела. Если в какой-то момент Эдик не писал, то обязательно вёл деловой разговор по телефону, или тащил друзей в какую-нибудь поездку, или организовывал выступление, или, разложив инструмент, что-то чинил. Руки у него, кстати, были сильные, «рабоче-крестьянские» (одно из любимых его выражений).

Успенскому было просто необходимо, чтобы жизнь вокруг него кипела, бурлила, выплёскивалась через край. Наверное, поэтому дом у него всегда был заполнен многочисленными представителями животного мира, которые без умолку лаяли, каркали, верещали, требовали внимания и еды.

Питал Эдик слабость и к растительному миру. Но его деятельную натуру не привлекали обычные статичные представители флоры, которые еле-еле, вразвалочку, как бы делая одолжение, почти незаметно бессмысленно растут. Мечтой Успенского была росянка – энергичное растение, которое только и делало, что глазело по сторонам: чем бы поживиться. Такому, что называется, палец в рот не клади. Ну, палец росянка, пожалуй бы, не откусила, но мух она уплетала за обе щеки – мама не горюй!

И вот как-то, к безмерной радости Эдика, я доставил ему эту самую росянку. Отдыхая с семьёй в Клязьминском пансионате, я случайно набрёл на какое-то болото, где и обнаружил это прожорливое растение. Росянка лет десять прожила в гостеприимном доме Успенского, где хозяин её холил и лелеял, кормил полезной для здоровья докторской колбасой.

Но как-то Эдик надолго уехал (кажется, в Финляндию, с Витей Чижиковым). Домашние же, не питая, видно, к растению таких же нежных чувств, безответственно забыли его поливать и к возвращению хозяина росянка засохла, не реагируя даже на самых лакомых мух, не подавая никаких признаков жизни.

Тут же у меня раздался телефонный звонок (мобильников тогда ещё не было):

– Саня! Завтра же едем за новой росянкой! – Эдик рассказал о постигшем его несчастье.

– Эдик, я завтра не могу! Мне послезавтра рисунок сдавать в…

– Саня! Я всё устрою, позвоню им, чтобы пару деньков подождали!

– Эдик, да я…

– Саня, я же сказал: всё устрою! Завтра утром едем!

И Успенский «всё устроил», и на следующее утро мы мчались на его чёрной «Волге» на Клязьминское водохранилище. Приехав на место, мы оставили машину у пансионата и отправились искать то самое болото.

За прошедшие годы лес вокруг сильно изменился. Какие-то тропинки заросли, исчезли, где-то появились новые. Вместо мелких ёлочек небо подпирал величественный бор, откуда-то возникли какие-то кусты, молоденькие сосёночки… И хотя я, в общем-то, вроде знал верное направление, вожделенное болото нам никак не попадалось.

Наконец, попалось (ура!!!) одно. Но было оно явно не тем, которое нам было нужно: никаких росянок на нём не наблюдалось. Зато болота начали попадаться на каждом шагу. Полдня мы лазали по ним, устали, перепачкались с головы до ног – безрезультатно.

Наконец я взмолился:

– Эдик, не найти нам это чёртово болото! Давай двигать обратно, а то скоро смеркаться начнёт!

А дело было поздней осенью, когда темнеть начинает действительно рано. Реакция этого, провались он на этом самом месте, Perpetuum mobile была мгновенной:

– Верно, Сань! Пока не стемнело, нам нужно как можно больше успеть осмотреть. Поэтому давай дальше – бегом!

Мои вздохи, стоны, ахи, охи, проклятия не помогли – мы припустились лёгкой трусцой. Хорошо хоть я в то время активно занимался спортом, в частности – бегал. Но через полчасика такого времяпрепровождения я загрустил, заскучал по дому, по семье, по лежанью с книжкой в руках на диване.

К счастью, вскоре мы встретили явно местного грибника. На все расспросы о росянке он только мотал головой: нет, он о такой не слыхал. Когда же Эдик рассказал ему о повадках этого растительного чревоугодника, тот воскликнул: «Так это мухоловка!» и начал путано объяснять, где её найти.

– Может, проводите нас? – предложил Успенский.

– Не-е-е… – снова замотал тот головой. – Мне домой пора.

– А если я килограмм сосисок дам?

– Сосисок? – насторожился грибник. – Килограмм? А где они у тебя?

– В машине, около пансионата. А потом я вас прямо до дома на машине довезу!

Надо сказать, что, путешествуя по глубинке, Эдик частенько брал с собой из Москвы сосиски. Там они нередко помогали решать различные вопросы, играя роль очень конвертируемой валюты.

После долгих уговоров нам удалось уломать недоверчивого проводника.

– Только дальше я не пойду! – решительно заявил он, когда мы прибыли на место. – Дальше идите сами! Только осторожно, не провалитесь, а то кранты! – напутствовал нас мужик, заботясь, видимо, о своём будущем гонораре.

Да, осторожничать здесь явно стоило. Перед нами был безобидный, на первый взгляд, обширный луг с редкими мелкими кустиками. Но когда мы ступили на него, почва под нами неприятно заколыхалась. Чувствовалось, что под не очень-то толстым слоем дёрна находится что-то жидкое, густое и глубокое. Сразу захотелось повернуть обратно.

Мы и повернули обратно. Но, вопреки мои надеждам, лишь для того, чтобы Успенский срезал для каждого из нас по длинной жерди с веткой-крючком на конце.

Не могу без дрожи вспоминать, как мы бродили по этой трясине. Скажу лишь, что мы нашли-таки эту, пропади она пропадом, росянку и привезли её в Москву. А наш проводник получил свой заслуженный килограмм сосисок и был с триумфом доставлен на чёрной «Волге» (в то время – привилегии больших начальников) в родную деревню.

Многие двигатели при пониженных температурах плохо заводятся, барахлят. Кажется, можно было бы надеяться, что и вечные двигатели не лишены этого недостатка. Но только не Эдуард Успенский. Он «заводился» в самый лютый мороз, при любых погодных аномалиях, природных катаклизмах.

…Есть под Переславлем-Залесским небольшая деревушка Троицкое. В семидесятые годы здесь поселилась целая группа художников и писателей. Первым купил избу замечательный художник Коля Устинов. Затем к нему присоединились тогдашний главный редактор «Мурзилки» Анатолий Митяев, Витя Чижиков, ещё художники. Богемная колония жила в неустанных трудах, дружно и весело. Приобрёл здесь жильё и Успенский. Это была крепкая светлая изба с просторным крытым двором.

Ну, так вот. Дело было зимой, поздним вечером. На улице лютовал жесточайший мороз, метель мела такая, что в нескольких шагах ничего не было видно. Зато в жарко натопленной избе Эдика была благодать. Здесь собрались, не помню по какому случаю, все жившие в Троицком друзья Успенского. Конечно же, за разговорами выпивали, но культурно, степенно, в меру.