Коллектив авторов - Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Хочу немного сказать о Шере, с которым я дружил и много работал в журнале «Простоквашино». Мы делали совместные обложки. Это была одна из «фишек» журнала, которым руководил Эдик. Я снимал «фотографии-пустышки»: поляну, деревенский пейзаж, берег реки, причём в разное время года и с такой композицией, чтобы на этом фоне можно было поместить героев журнала: дядю Фёдора, кота, пса и других. Получались совершенно живые обложки, поскольку на рисунках Аркадия герои всегда имели определённое состояние, настроение, да и сами изображения были полны тепла и большого юмора

Когда Успенский заболел, я предложил Шеру сделать по этому же принципу серию его портретов с нарисованными героями Простоквашино. Получилась серия из десяти фотографий: автор со своими героями. Я включил эти фотографии в альбом, который подготовил и вручил Эдуарду Николаевичу вместе с альбомом Николая Андреевича Силиса.

О том, как эта тема «горяча», говорит хотя бы такой эпизод.

На юбилее замечательного художника Аркадия Шера Эдик провёл буквально несколько минут: пришёл, поздравил, вручил подарок и исчез. Когда я обратил на это внимание Норштейна, то Юра (а он известный правдоруб) так и вскинулся: «Где он? Я сейчас ему всё скажу!» То есть даже на празднике люди не могли успокоиться, и, наверно, Успенский правильно поступил, что не дал разгореться неуместному разговору.

В завершение финансово-юридической темы – один эпизод, в котором, как в капле воды, отразилось то, что тяжба никому не пошла на пользу.

Мне позвонил приятель и попросил телефон Эдуарда Успенского. Оказалось, что это нужно одному голландцу, который изготовляет и распространяет по всему миру постеры, а мой знакомый был его представителем в России. Голландец хотел сделать постеры с Чебурашкой. Я позвонил Эдику, однако он отреагировал как-то вяло, сказал без всякого энтузиазма: «Ну дай телефон». И оказался прав: потом я узнал, что у них ничего не вышло из-за проблем с авторскими правами. Мир не увидел постеров с Чебурашкой, а наши авторы не получили ни 50, ни 25, ни каких-либо других процентов.

Пройдут годы, затихнут все нынешние споры и дрязги. Эдуарда Николаевича Успенского будут оценивать наши потомки, и оценивать по делам. Он вошёл в мир детей, да и взрослых, стал частью их сознания своими героями, остроумными фразами, песнями, которые поются, когда хочется петь. Я встречал людей, которые говорили прямо цитатами из Успенского. Да, он именно – часть нашего мира, и без него этот мир уже не может существовать.

– Две литературные школы в России – ещё, пожалуй, и третья, то есть фантастика – созданы советской властью и цензурой: всё, чему не давали существовать, уходило либо в детскую литературу, либо в переводы. Юрий Коваль начинал как потрясающий взрослый прозаик, Эдуард Успенский – как взрослый сатирик. Генрих Сапгир – сложнейший авангардный поэт. Валентин Берестов. Борис Заходер. Да мало ли! Десятки серьёзных писателей спрятались в нишах детской поэзии, и это, как я теперь понимаю, к лучшему. Если действительно хочешь изменить что-то – начинать надо с детей. И Норштейн прятался в кукольной детской мультипликации, когда ему не давали запускаться со своими гениальными взрослыми фильмами. Ведь всю пластику Удава, Мартышки и Слонёнка придумал он. Я написал в сценарии, что Удав кладёт голову на хвост в позе роденовского мыслителя, но даже не представлял себе, что это можно так гениально осуществить.

Григорий Бенционович, не так давно я общался с вашим другом и коллегой по литературному цеху Эдуардом Успенским, славящимся страстью к судебным искам, защищающим его интересы. Так вот, я спросил его: «Откуда у детского писателя – человека, казалось бы мягкого, такая деловая хватка?». На что получил ответ: «Это вы ещё Гришу Остера не знаете!»…

– Ну, во-первых, такая бизнес-хватка есть не у всех детских писателей, а только у меня и Успенского. Причём Эдуард Николаевич выступил в качестве моего учителя на этом нелёгком поприще. Что интересно, он никогда не учил меня писать, но всегда обучал методам подпольной борьбы с чиновниками! Ведь как ещё Пушкин говорил: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать!»

И как же вы с чиновниками боролись? Чего они боялись?

– О, это целая история! Любой чинуша всегда боится скандала! Его не интересует ни идеология, ни что-либо другое. Он боится лишь одного: потерять своё тёплое место, то самое, что он так хорошо нагрел своей задницей. В этом смысле куда проще было противостоять чиновникам тоталитарным. Они страсть как боялись брать на себя ответственность! Им было удобнее скинуть задачу на кого-то иного. А тот – ещё на кого-то. И так до бесконечности. Вот почему многие книги писателей так долго пролёживали в издательствах, а не выходили в печать. Их же мурыжили по полной программе. Чинушам было куда удобнее ничего вообще не издавать. Они так и думали: «Вот это её сейчас читать, подвергать цензуре. А вдруг крамольное что-то пропущу? Лучше вообще ничего не делать – так спокойнее»… Иногда претензии бывали очень смешные. Из «Простоквашино», например, у Эдика хотели вырезать реплику Шарика о том, что мясо надо покупать в магазине, потому что там костей больше.

Так что скандал с чиновником важно начинать сразу – не сходя так сказать с места. И вот тут Успенскому просто не было равных! Он делал такое мрачное и чуть огорчённое лицо: «Что, печатать не будешь?». И дальше поднимался ор и хай. И чтобы избавиться от бешеного Успенского и меня иже с ним – книгам давали свет. Это же простая психология. Раз кричат – значит, прибежит разбираться начальник. А зачем бюрократу начальник? Вот так и боролись, и нас печатали, даже когда книги вообще больше ни у кого не выходили. Что любопытно, нынешних чиновников скандалом не возьмёшь. Их вообще сейчас ничем нельзя пронять. Они бронированные какие-то! Им всё безразлично. Кроме бабла, которое они всячески гребут под себя. Так что наш боевой опыт, можно сказать, устарел. Приходится крутиться.

Когда Успенскому не давали издать его книги, он делал «Радионяню». И она работала лучше, чем стотысячный тираж книги, потому что это слушали миллионы. Он не зарабатывал на этом огромных денег, но ему удавалось донести то, что он хотел, с помощью радио, телевидения. Он был министром по детству. Он был оптимистом.

Были у Успенского по-настоящему популярные мультфильмы. Их смотрели очень большие, как мы говорили, «чингачгуки» со своими внуками. И каждый раз, когда чиновник, который чувствовал себя властным среди писателей и решал, какая книга выйдет, а какая нет, попадал в ситуацию, когда он не знал, что будет, если Успенский пожалуется тому человеку, который со своим внуком смотрел его фильм. Очень может быть, что «чингачгук» предпочтёт Успенского, а не этого чиновника, и это была сила.