Коллектив авторов - Жил-был один писатель… Воспоминания друзей об Эдуарде Успенском

Расходятся, да; а как же я могу расстаться с Эдуардом даже в конце книги, когда я к нему привык. Однако в «Гарантийных человечках» я нахожу размышления человечка, живущего в часах с кукушкой, – Ивана Ивановича Буре о трудности расставания и ответы ему других гарантийных человечков. Расставание могло бы произойти и так:

«– Ну что же, – сказал Буре, – давайте на всякий случай прощаться. Очень я к вам привык. Сдружился за это время. Я теперь как осиротею.

– Ничего, – успокоил его Пылесосин. – Может, кто у вас новый появится. В стиральной, например, машине приедет.

– То ли появится, то ли нет, – возразил Буре. – А потом, пока я к ним привыкну, пока подружусь, как с вами, им уже и уезжать пора.

– Не прав ты, Иван Иванович, – сказал Холодилин. – Почему мы, гарантийные, хорошо на свете живём? Да потому, что мы не привыкаем друг к другу, а сразу ладим. Мы к каждому мастеру подходим так, будто всю жизнь его знали. И не просто знали, а как хорошего человека. Верно, Рессорыч?

– А что? Все путём…»

И гарантийные человечки расстаются затем уже с немного более спокойным чувством: а дорога всё бежала и бежала назад. И становилась всё короче и короче. Всё путём.

А ничего другого уже не нужно. Теперь уже добрались до финиша, до конечной станции. И я тоже заканчиваю книжку на манер Успенского простым и ясным русским словом:

Конец.

P.S.

А после конца больше ничего не бывает. Разве что опять новое начало и новая книга, до тех пор, насколько хватает пути.

На киностудии «Экран» режиссёр Ольга Розовская снимала мультфильмы по моим сценариям, и мы никак с ней не могли придумать – то завязку, то развязку, на все сто нам удавался только апофеоз, однако худсовет артачился, и Эдуард Николаевич, царивший на студии, благородно предложил подставить нам дружеское плечо, устроив мозговой штурм.

Розовская – красавица, умница, жена обаятельнейшего Бори Ардова, художника-постановщика, сына писателя Виктора Ардова, младшего брата артиста Алексея Баталова, пригласила Успенского в их легендарный гостеприимный дом на Большой Ордынке, где в своё время у мамы Бориса, актрисы Нины Ольшевской, останавливалась в Москве Анна Ахматова.

В преддверии Успенского мы кинулись с Ольгой подметать квартиру, мыть плиту от убежавшего кофе и сковороду, на которой, не переставая, жарилась яичница («Яичницу разбить?» – спрашивала Ольга, заслышав чьи-то шаги в коридоре, ещё неведомо чьи).

В назначенный час мы огляделись, и Ольга спросила:

– Ну как? Мы достаточно всё отчистили, чтобы сказать: «Ой, извините, Эдуард Николаевич, у нас не убрано?»

Тут прозвенел звонок и явился Успенский.

Стоит ли говорить, что он клокотал, пламенел, с вулканической щедростью закидывал нас идеями, всё перелопатил, перевернул с ног на голову, если там и был какой-то смысл, он его похерил, а на его месте посеял новые семена, придающие остроту и загадочность моему поверженному сюжету.

Непритязательное название «Качели» он решительно отмёл, отныне мой сценарий стал называться: «Корабль пустыни», откуда ни возьмись, появился детективный элемент, и мы, наконец, обзавелись развязкой, пускай не проливающей свет на происшествие, а только затуманивающей его, неважно – Мастер одарил нас роскошью человеческого общения, отчаянием и надеждой.

А главное, с его лёгкой руки моментально начались съёмки, и, если кто-то из почитателей абсурдного кино ещё не видел плода наших раздумий – загадочный и непостижимый мультфильм «Корабль пустыни» 1986 года – советую немедленно восполнить этот пробел!

Недели через две мы встретились в Доме Кино – Успенский, окружённый толпой детей и взрослых, раздавал автографы. Увидев меня с моим пятилетним сыном, он распахнул объятия и поднял над головой Серёню, чем осчастливил и мать, и дитя.

Несмотря на противоречивую натуру, редкое своенравие и воинственный характер (стоило, стоило бы Юрию Ковалю гениальную главу «Борьба борьбы с борьбой» из «Самой лёгкой лодки» посвятить своему другу Успенскому!), он умел дарить счастье. Когда в Литературной газете вышел мой рассказ «Кузнечик» (тогда это было важное событие), мне позвонил Успенский (о, какой это было радостью) и сказал:

– Хохотал, как сумасшедший! Но рассказ совсем не детский. Интересно, дети, вообще, воспринимают твой юмор?

Ещё он произнёс тогда знаменательную фразу:

– Я не понимаю, как такие люди, как ты, сводят концы с концами? Я сам-то еле-еле свожу концы с концами, правда, у меня очень длинные концы…

Мы много ездили, вместе выступали.

Очень сложно добирались до Франкфурта на книжную ярмарку, специальный чартер для российских писателей методично откладывался. Восемь часов цвет нашей литературы фланировал по аэропорту. Многие в преклонных летах, натурально, аксакалы: в зале ожидания запахло валокордином. Писатель Анатолий Приставкин, человек, прошедший огонь, воду (не уверена насчёт медных труб), кроме всего прочего, оплот международного движения за отмену смертной казни, позвонил в оргкомитет – выяснить, в чём дело.

Молодой бодрый голос ответил Анатолию Игнатьевичу:

– А что вы хотите? Писатели должны знать жизнь!

Уже во Франкфурте мы с Успенским пришли выступать на ярмарку. На стендах разных стран – горят огни, повсюду иллюминация. А на российских – как-то без огонька.

– У нас другие задачи, – заметил Эдуард Николаевич. – Нам главное… взлететь.

На кубинской книжной ярмарке мы вообще практически не расставались. За исключением тех случаев, когда ему казалось, что к нам маловато подвалило публики. Успенский обижался, как ребёнок: «Ах так? – он говорил. – Пошли, Марин!», хлопал дверью и уходил – вселяя ужас в организаторов.

Но я смиренно открывала встречу, народ подтягивался, и когда Эдуард Николаевич, набродившись по казематам кубинской холодной каменной крепости, где проходила ярмарка, заглядывал в дверную щель, я объявляла торжествующе:

– А вот и наш великий сказочник Эдуард Николаевич Успенский!..

Все аплодировали, и он скромно усаживался неподалёку, как бы председательствуя.

Трудно даже вообразить масштаб его всемирной славы и любви к нему миллионов читателей. На улицах Гаваны многие интересовались – кто мы такие, откуда прибыли. Услышав магическое «from Russia», простые рыночные торговцы игрушками и пряностями кричали наперебой, сверкая белозубыми улыбками: – Che-bu-rashka!..

Успенский дёргал меня за рукав: «Молчи, молчи!» Но мне захотелось, чтобы в жизни этих людей случилось чудо.

– Да вот же он, папа Чебурашки!.. – я воскликнула, тщетно останавливаемая Успенским.