Аида Арье - Русские эмигранты и их потомки. Истории успеха

Однако нельзя сказать, что американский тур прошёл даром и не привнёс никаких изменений в карьеру Владимира. Именно благодаря этому трёхлетнему трамплину спрос на репродукции его картин начал стремительно расти во всём мире, особенно в англоговорящих странах. Кто бы мог подумать ещё несколько лет тому назад, что творчество русского эмигранта способно потеснить привычные для обывателей пасторали прошлого века? И тем не менее число домов, где на стене весела «Зелёная леди» или «Потерянная орхидея», неуклонно росло.

Безусловно, такой коммерческий успех способствовал увеличению благосостояния художника и позволил супругам купить землю в одном из престижных районов Кейптауна. Через некоторое время здесь появился солидный особняк с головокружительным видом одновременно на океан, на раскинувшийся вдоль него город и на величественную Столовую гору. Как признавался сам Третчиков, «этот дом построила „Зелёная леди“». К роскошному дому, само собой разумеется, должна подъезжать не менее роскошная машина: и здесь Владимир остался верен своей любви к ярким, неординарным вещам, выбрав розовый кадиллак, благодаря которому присутствие Третчикова в городе становилось ещё более очевидным.

В то время во всей Южной Африке насчитывалось всего два таких автомобиля: один принадлежал президенту страны, второй – русскому эмигранту. Поэтому в 1960 г., когда Южную Африку посетили премьер-министр Великобритании Гарольд Макмиллан и его супруга, Владимир получил личный звонок из администрации президента с просьбой одолжить кадиллак для первых леди. Естественно, просьба была встречена с пониманием и, полагаю, не без доли внутренней гордости.

Как легко заметить, наш герой сильно отличался от стандартных представлений о «настоящем художнике», который должен довольствоваться крохотной мансардой, передвигаться на велосипеде и питаться преимущественно яркими закатами и рассветами. Собственно, Владимир и не скрывал своего пристрастия к роскоши, спокойно признавая: «В своей душе я – представитель богемы, но предпочитаю жить как капиталист. Я лучше останусь в Дорчестере, чем буду жить на чердаке. И я скорее буду водить кадиллак, нежели велосипед».

Кроме того, в нём счастливым образом, без всяких внутренних противоречий уживались любовь к своим картинам и умение их продавать. Третчиков был готов защищать своё творчество от любых нападок, однако абсолютно спокойно расставался со своими картинами, считая, что каждая из них имеет право выйти за пределы его мастерской и обрести свою собственную «биографию».

Его оригиналы продавались достаточно дорого, но это с лихвой компенсировалось растущим потоком репродукций по весьма демократичным ценам. Причём за их качеством Третчиков всегда следил лично, дотошно проверяя достоверность мельчайших оттенков, чем порой доводил производителей до белого каления. Злые языки даже поговаривали, что репродукции получались значительно лучше оригиналов.

В общем, было в этом неординарном художнике что-то от удачливого торговца, которому всегда удавалось не только угодить публике, но и с успехом продать свой товар. Такое редкостное сочетание Аполлона с Гермесом, безусловно, вызывало зависть и раздражение. Вполне возможно, что именно это обстоятельство, а вовсе даже не расхождение во вкусах, окончательно развело Третчикова и «Новую группу». На мой взгляд, сложившаяся вокруг художника обстановка предельно точно была описана одним из почитателей его творчества – южноафриканским писателем Стюартом Клоетом. Причину категорического неприятия Третчикова он объяснял так:

«Третчиков не нуждается в защитниках. Не может быть никаких сомнений ни в его способностях, ни в его преданности своей работе. Его жизнь – это живопись. Он думает о ней, мечтает о ней и работает, не покладая рук.

И всё это было бы встречено с восхищением, если бы только он довольствовался работой на чердаке и голодал бы в соответствии со сложившейся у художников традицией. Но в дополнение к таланту художника у него есть и другой дар – он первоклассный бизнесмен, свой собственный импресарио. А это уже непростительно. ‹…›

Человек не перестаёт быть художником лишь потому, что может продать свои картины, равно как и не становится им лишь потому, что ему не удаётся этого сделать. Огромное количество людей, у которых раньше никогда не было картин, покупают репродукции Третчикова. И уже не важно, устанут они от них или нет, но эти люди вошли в новый для себя мир искусства через дверь, открытую Третчиковым».

Последнее замечание Клоета особенно важно для понимания степени популярности нашего героя. Его картины смогли по-настоящему тронуть до глубины души тех, кто, казалось, был максимально далёк от искусства. Простые фермеры, рабочие и представители среднего класса год за годом продолжали скупать репродукции и преданно посещать выставки своего кумира. Больше всего Третчиков ценил именно это неподдельное внимание «простых людей», которое нельзя купить снобистскими рецензиями в газетах.

Поскольку Владимир лично присутствовал на своих выставках, художник порой получал от своих почитателей столько же эмоций, сколько они – от его ярких, буквально вибрирующих красками картин. А отдельные истории и вовсе не оставляют сомнений в истинном таланте Третчикова.

К примеру, один бедный фермер, запустивший свои дела из-за пристрастия к «зелёному змию», обещал жене бросить пагубную привычку, если только она разрешит ему купить «Потерянную орхидею». Он стал первым в череде последующих владельцев картины, и, что самое удивительное, картина помогла сдержать ему своё слово: фермер бросил пить и его дела постепенно пошли в гору.

В другой раз художник получил уникальное предложение от одной английской семьи: супруги строили свой собственный дом и захотели в каждой комнате повесить по одному оригиналу Третчикова. Кроме того, дизайн каждой из комнат подстраивался под конкретную картину, поэтому супруги сначала тщательно отобрали десять полотен – и лишь затем приступили к внутренней отделке дома. Столь экстравагантная прихоть обошлась им в 9500 фунтов, но пара осталась довольна.

Но, пожалуй, самым трогательным признанием в любви к творчеству Третчикова стало посещение одной из его выставок слепым стариком, которого поддерживал за руку кто-то из родственников. После осмотра выставки его подвели к Третчикову и он с улыбкой похвалил художника, отметив, что тот стал рисовать намного лучше прежнего.

«Но как же вы можете сравнивать мои прошлые и нынешние картины?» – удивился Владимир.

«Я бывал на ваших выставках раньше, когда мои глаза ещё видели. Теперь же мой внук рассказывает мне, что нарисовано на ваших картинах, – и я отчётливо их вижу».