Николай Борисов - Михаил Тверской

Вечная аналогия политике — шахматная доска. Политическая история Северо-Восточной Руси во второй половине XIII века, какой её представляют скупые летописные известия этого периода, напоминает странную шахматную партию. Историк тщетно пытается понять смысл отдельных ходов, которые совершают партнёры, при том, что вся партия, вся расстановка фигур на доске остаётся ему неизвестной...

Итак, предоставим слово современному исследователю тверской истории:

«Между тем Василий Ярославич не был удовлетворён таким поворотом дел: он собрал против Переяславля войска и напал на пограничный новгородский город Торжок. В то же время Святослав Ярославич Тверской, будучи союзником великого князя, атаковал новгородские “пригороды” Волок Дамский, Бежицы и Вологду. Войска обоих князей при этом явно были поддержаны татарскими отрядами. Помимо этого в Твери и Костроме посадили в тюрьму новгородских торговых людей и отняли их товары; в Новгород был прекращён подвоз зерна» (72, 71).

И снова парадокс мотивации или словно вывернутая наизнанку логика поведения. Василий Костромской был в ссоре с Ярославом Тверским из-за сорванного похода татар на Новгород. И вот теперь вопреки всему сын Ярослава Тверского Святослав вдруг — словно забыв недавнее прошлое — стал союзником Василия Квашни...

Обязанность историка — всё понимать. Или по крайней мере делать вид, что ему всё ясно. Для объяснения мотивов, по которым историческое лицо совершает те или иные поступки, у историка есть два «ключа»: ключ греха и ключ добродетели. Пользуясь первым, историк объясняет действия своего героя разного рода низменными мотивами — алчностью, властолюбием, тщеславием, завистью и т. д. Этот подход можно определить как своего рода «презумпцию виновности». Соответственно, второй подход — «презумпция невиновности». Опасаясь прослыть наивным, современный историк пользуется почти исключительно ключом греха. Однако в реальной жизни линия поведения каждого человека выстраивается как равнодействующая этих двух мотивов. Весь вопрос — в их соотношении в каждом конкретном случае. Разумеется, точно определить это соотношение не в силах даже и сам действующий субъект. Ведь нередко мы и сами не вполне понимаем мотивы своих поступков, доверяясь таинственному «внутреннему голосу» или непознанным законам подсознания.

Но, как бы там ни было, историкам следует помнить суждение С. М. Соловьёва: «Мы считаем непозволительным для историка приписывать историческому лицу побуждения именно ненравственные, когда на это нет никаких доказательств» (124, 198).

За три века до Соловьёва на ту же тему высказался Монтень: «Я вижу, что большинство умов моего времени изощряется в том, чтобы умалить славу прекрасных и благородных деяний древности, давая им какое-нибудь низменное истолкование и подыскивая для их объяснения суетные поводы и причины.

Велика хитрость! Назовите мне какое-нибудь самое чистое и выдающееся деяние, и я берусь обнаружить в нём, с полным правдоподобием, полсотни порочных намерений. Одному Богу известно, сколько разнообразных побуждений можно, при желании, вычитать в человеческой воле! Но любители заниматься подобным злословием поражают при этом не столько даже своим ехидством, сколько грубостью и тупоумием» (93, 213). Простейшее объяснение событий с помощью ключа греха очевидно: Святослав пошёл на союз с Василием Костромским для совместной победы над Новгородом. Новгород — вот главный враг Твери. Господство в Новгороде — главная цель её политической стратегии. Новгород должен стать на колени перед стольным Владимиром, а в конечном счёте — перед Тверью. Таков был завет Ярослава Ярославича, принятый к исполнению его сыновьями.

Заметим, что борьба вокруг Новгорода и борьба боярских партий в самом городе составляют основное содержание политической истории Северо-Восточной Руси во второй половине XIII столетия. В этой борьбе у каждого из князей были свои методы и своя стратегия. Будущее показало, что прямолинейная, силовая стратегия тверской политики по отношению к Новгороду таила в себе опасность грядущей катастрофы. «Банк всея Руси» умел мстить своим обидчикам. Но кто из смертных может заглянуть в будущее?

Пользуясь же ключом добродетели, мы скажем, что Святослав Тверской вступил в союз с врагом своего отца Василием Костромским, исходя из принципа легитимности, нарушение которого вело Северо-Восточную Русь к хаосу и разрухе. Это был для него тяжёлый морально, но необходимый шаг. Со временем Михаил Тверской поймёт: брат Святослав дал ему полезный урок столь редкой в политике принципиальности.

Новгородцы — вероятно, ссылаясь на старинную «вольность в князьях» — не оставили своих планов относительно приглашения на Волхов молодого и энергичного Дмитрия Переяславского. Они развернули действия на двух направлениях — дипломатическом и военном. Новгородское посольство отправилось для переговоров к Василию Костромскому, надеясь уговорить его признать Дмитрия Переяславского новгородским князем. Тот принял послов во Владимире дружелюбно, но никаких уступок не обещал. Между тем новгородцы во главе с Дмитрием Переяславским собрали войско и двинулись в сторону тверских владений. В Твери воцарилось тревожное ожидание. Однако дойдя до Торжка, новгородские ополченцы по неизвестной причине возмутились и стали требовать прекращения похода.

Эта история весьма напоминала столь частый в истории Древнего Рима мятеж пограничных легионов, вызванный трудностями службы или переменой политической погоды в столице. Подхваченный волной солдатского гнева полководец мог на этой волне взлететь к вершинам императорской власти — или погибнуть под копьями легитимистов. Новгородским «легионерам» явно не хотелось идти на Тверь или штурмовать хорошо укреплённый Торжок, в котором Василий Костромской уже успел посадить своего наместника и поставить гарнизон.

Эти происходящие на скудно освещённой летописями исторической сцене события сопровождались манёврами закулисного характера. Реальная политика всегда делается в тишине и за кулисами, оставляя простакам мишуру речей и фанфары мнимых побед.

Как и Святослав Тверской, Василий Костромской имел возможность жёстко перекрывать новгородцам торговый путь по Волге. География была его союзником. Кострома стоит у впадения в Волгу реки Костромы, верховья которой уходят на север и сходятся с правыми притоками Сухоны. По реке Костроме новгородские промышленники вывозили на Волгу пушной товар из Подвинья и всего необъятного Русского Севера. Эта колониальная торговля приносила Новгороду основные доходы.