Николай Борисов - Михаил Тверской

Идея обсуждения общезначимых вопросов на княжеских съездах пришлась по душе русским князьям. Спустя четыре года после владимирского съезда, в 1301 году, они собрались на новый съезд — на сей раз в Дмитрове.

«Того же лета (6809/1301) бысть съезд всем князем в Дмитрове, князь великии Андрей, князь Михаиле Ярославич Тферскии, князь Данило Александрович Московскыи, князь Иван Дмитреевич Переяславский, и взяша мир межи собою, а князь Михаиле Тферскыи с Иваном с Переяславскым не докончяли межи собою» (22, 85).

Дмитров не случайно был выбран местом княжеского съезда. Здешние князья — потомки князя Константина Ярославича, младшего брата Александра Невского, — владевшие одновременно и Галичем Костромским, не проявляли особой политической активности и потому с готовностью предоставляли свои владения для переговоров.

Судя по фразе «и взяша мир межи собою», в период между 1297 и 1301 годами военное противостояние между Андреем Городецким и московско-тверской коалицией продолжалось.

Отмеченное летописцем противоречие между Михаилом Тверским и Иваном Переяславским, не позволившее им подписать мирный договор, могло быть вызвано только одним — решением Ивана заново переписать духовную грамоту и завещать Переяславль не Михаилу Тверскому, а Даниилу Московскому. Такое решение, по-видимому, было принято задолго до дмитровского съезда и не являлось секретом для княжеского сообщества. Даниил ликовал, а Михаил чувствовал себя обманутым и униженным. Вероятно, он требовал от Ивана вернуться к первому варианту завещания. Но тот, ощущая за собой поддержку Москвы, ответил отказом. Прежние друзья и союзники разъехались врагами. Это был явный политический проигрыш Твери. Тонкая интрига, в которой, судя по всему, прикровенно участвовал и Андрей Городецкий, сохранивший доверительные отношения с Даниилом Московским, оказалась более действенной, чем «правда» и справедливость. Отныне неприязнь между Тверью и Москвой будет лишь нарастать.

В этой бесконечной партии политические интриги порой приобретали сложность шахматных комбинаций. Полагают, что Андрей Городецкий на случай своей кончины заключил приватную договорённость с Михаилом Тверским относительно раздела земли и власти. Андрей признавал права Михаила на великое княжение Владимирское и соответствующим образом настраивал своих бояр. Тверской князь обещал за это Андрею защитить имущественные права его сына Михаила Андреевича на Городецкий удел и Кострому (85, 131). Опытный политик, Андрей понимал, что его единственный сын (другой сын Борис умер в 1303 году) не сможет взять и удержать Владимир в борьбе с дуумвирами — московским и тверским князьями. Лучшее, на что Михаил Андреевич мог рассчитывать, — это сохранение отцовского удела. Но и это возможно было лишь при поддержке одного из дуумвиров...

Похвала монаху — терпение в скорбях.

Первым событием XIV века стал для Руси неожиданный перенос митрополичьей кафедры из Киева во Владимир в 1300 году. Кажется, Михаил Тверской не имел к этому делу никакого отношения. Но «пути Господни неисповедимы». Придёт время — и эта перемена сыграет немалую роль в жизни тверского князя и его княжества...

Среди историков давно установилось мнение, будто митрополит Максим «придерживался протверской ориентации» и был «авторитетной опорой» политических стремлений Михаила Тверского (122, 124; 102, 98). Однако это мнение — равно как и мнение о враждебном отношении Михаила Тверского к митрополиту Петру — не находит прочного основания в источниках.

Об этом много говорили тогда и в княжеских теремах, и в избах простонародья. Такого рода новшества — разрыв с древней традицией Киевской митрополии — всегда вызывали тревогу и воспринимались как дурное предзнаменование. Летописец выделил это событие особым заголовком: «Остави Киев митрополит»:

«Того же лета (6808/1300) митрополит Максим, не терпя татарскаго насилиа, остави митрополию, иже в Киеве, и избеже ис Киева и весь Киев розбежеся, а митрополит иде къ Бряньску, оттоле въ Суждалскую землю, и тако седе въ Володимери с клиросом и съ всем житием своим» (22, 84).

Объясняя поступок первосвятителя на первый взгляд вполне уважительной причиной — «не терпя татарскаго насилиа», летописец применяет излюбленный приём русских книжников: избегая прямого осуждения или хвалы, выносить нравственную оценку поступку через цитату из Священного Писания. При этом и сама цитата давалась не дословно, а как бы намёком, вскользь. В течение рассказа её могли заметить только посвящённые. Так возникал своего рода «подтекст», скрытый от непосвящённых тайный смысл написанного. Не нарушая обета монашеского смирения и не претендуя на роль судьи, летописец с помощью этой тонкой интеллектуальной игры мог выразить своё личное отношение к поступкам исторических лиц.

Приведённый выше текст из Симеоновской летописи полон сокровенных смыслов.

Терпение — одно из ключевых понятий христианской этики, обязательное условие подлинного благочестия. Библия, и в особенности Новый Завет, полна суждений на эту тему. «С терпением будем проходить предлежащее нам поприще» (1 Евр. 12:1). «Если вы терпите наказание, то Бог поступает с вами как с сынами» (1 Евр. 12:7). «Если терпим, то с Ним и царствовать будем» (2 Тим. 2:12). «Гонят нас, мы терпим» (1 Кор. 4:12).

На этом фоне проявленное митрополитом отсутствие терпения воспринимается как явный и тяжкий грех. В качестве архипастыря он должен был в первую очередь заботиться о своих «словесных овцах». Однако он бежал от них, спасая себя, свой двор и своё «житие», то есть имущество. Следствием этого малодушия стала погибель всего города.

Но дело не только в бедах Киева. Митрополит оставил свою митрополию, «бежал», то есть, по сути, уподобился часовому, который бросил свой пост, или воину, бросившему свой стяг. Это уже не только малодушие, но и прямое преступление перед Богом и Церковью...

Краткое летописное сообщение о бегстве митрополита Максима из Киева во Владимир в своде 1305 года проникнуто плохо скрытым осуждением этого поступка, а стало быть, и самого святителя. Такого рода оценки обычно давались по горячим следам события, под впечатлением вызванных им пагубных последствий. В данном случае мы можем предположить, что запись о бегстве Максима впервые возникла в своде 1305 года, заказчиком которого, по мнению некоторых исследователей, был только что вернувшийся из Орды с ярлыком на великое княжение Владимирское князь Михаил Ярославич Тверской (104, 163). Анализируя тверские известия в своде, исследователь высказал интересное предположение. «Весьма вероятно, что эти записи велись самим князем (о его грамотности есть известия) в той или иной чтомой книге; таких семейных записей много можно встретить на переплётах старых книг. К этому семейному Летописцу князя позднее, по припоминанию, собран был ряд тверских известий, которые теперь в составе свода 1305 г. читаются без точных дат» (104, 160).