Николай Борисов - Михаил Тверской

Но и Юрий понимал, что должен спешить. Тотчас по возвращении в Москву новый великий князь Владимирский принялся за дело. Он отправил гонцов ко всем князьям с требованием явиться с полками к Костроме для совместного похода на Тверь.

Кострома не случайно стала местом сбора сил Юрия. Этот город и прилегающие к нему волости входили в состав территории великого княжения Владимирского. Расположившись именно здесь, Юрий тем самым наглядно показывал всем, что он уже занял великокняжеский престол. Впрочем, Кострома могла быть выделена Узбеком своему зятю и как лакомый, но единственный кусок в пироге — великом княжении Владимирском.

Наконец, Юрию, конечно, хотелось держать татарских «лютых послов» подальше от московских земель. Там, где проходили, а тем более останавливались эти незваные гости, обычно оставались одни пепелища. Вероятно, там, у Костромы, на приволжских пойменных лугах, Юрий и оставил отряд Кавгадыя, уехав в Москву. Прежние союзники Михаила Тверского, князья суздальские, поразмыслив, присоединились к Юрию. Новгородцы поначалу заняли позицию выжидательного нейтралитета, так как не были уверены в успехе Юрия и боялись нового нашествия тверичей и татар. Поддержка новгородской знати была очень важна для Юрия. И потому он послал к ним для переговоров осенью 1317 года своего брата Ивана.

Вероятно, это был второй после 1296 года приезд князя Ивана в Новгород. В будущем ему много придётся тягаться с упрямыми и прижимистыми северянами. Но на сей раз всё прошло удачно. Желая убедить новгородцев в том, что за ним стоит Орда, Юрий, кроме брата, отправил в Новгород и татарского вельможу Телебугу.

Новгородцы согласились с доводами Ивана и Телебуги. Их войско вышло на помощь Юрию и в полной готовности стало в Торжке, на границе тверских земель.

Необычные астрономические явления тщательно фиксировались летописцами и служили наиболее грозными и верными знамениями грядущих бед. 2 октября 1316 года произошло полное затмение луны: «Того же лета пред ранними зарями месяц погибе, и паки не исполнився зайде» (17, 180). Через год небеса снова утратили обычный вид. Осенью 1317 года над Тверью появилось странное, пугающее знамение: «Тое же осени бысть знамение на небеси, месяца сентября, в день суботный до обеда: круг над градом над Тверью, мало не съступился на полнощь, имея три лучи: два на восток, а третей на запад» (17, 180). Перепуганные тверичи в страхе ждали худшего. Но князь Михаил сохранял присутствие духа и энергично готовился к обороне города.

Улетели на юг перелётные птицы. Ушли с полей последние хлеборобы. Ударили первые морозы, сковавшие осеннюю хлябь дорог. И Юрий Московский немедля начал войну. Его полки двинулись из Костромы на Тверь через Ростов, Переяславль, Дмитров и Клин. Новгородцы вторглись в тверские земли с севера. Горели сёла и деревни, кричали люди, уходили в глухие чащи лесные звери. Война — в который раз! — являла своё страшное лицо. Победители убивали, грабили, насиловали, захватывали пленных, угоняли скот...

Михаил с дружиной затворился в новой тверской крепости, штурмовать которую москвичи не решились. Юрий стоял лагерем в восьми верстах от города пять недель (17, 181). Это ожидание мало походило на осаду. Похоже, что Юрий ждал каких-то благоприятных для него известий. Но известия не приходили. Коротая время, татарские «лютые послы» ездили к Михаилу в крепость для переговоров, но, по замечанию летописца, «с лестию» (17, 181). Вероятно, они уговаривали его лично встретиться с Юрием. Опасаясь западни, Михаил не шёл ни на какие встречи и уступки. Устав от бесплодного ожидания, Юрий распустил свои отряды по всему Тверскому княжеству для полного его разорения. Сам же он собрался через Волок Дамский уходить в сторону Москвы.

Узнав о бесчинствах москвичей и шедших с ними ордынцев, Михаил не стерпел. Он вышел из крепости с войском, двинулся на Юрия и настиг его в 54 верстах к юго-западу от Твери, в верховьях реки Шоши, у села Бортенева (99, 24). 22 декабря 1317 года произошла «сеча велика». Полки сошлись на пологом склоне оврага, по дну которого протекал ручей. Ярость тверичей удваивала их силы. Они разгромили войско Юрия. Сам московский князь «с малою дружиною» на отборных конях ускакал с поля боя (84, 136). Битва произошла «в вечернюю годину», то есть уже в сумерках короткого декабрьского дня (17, 181). Наступившая темнота спасла Юрия. Он ушёл от погони, но поскакал не в сторону Москвы, куда, вероятно, погнались за ним тверские воеводы, а в противоположную сторону — на север, к Новгороду. И след его затерялся в заволжских лесах...

Среди пленных, захваченных тверичами в Бортеневской битве, оказались жена Юрия Агафья-Кончака и его брат Борис Данилович Нижегородский. Их отправили в Тверь и там содержали под стражей.

Ханский «посол» Кавгадый со своим отрядом поначалу участвовал в битве на стороне Юрия. Однако, увидев, что москвичи терпят поражение, татары обратились в бегство. «А Кавгадый повеле дружине своей стяги поврещи, и неволею сам побежа в станы» (17, 181).

Латинское выражение postfestum означает «после праздника», «после пира». Древнерусские книжники часто сравнивали битву с пиром. «Ту кроваваго вина не доста, ту пир докончаша храбрии русичи: сваты попоиша, а сами полегоша за землю Рускую!» — восклицал неизвестный автор «Слова о полку Игореве» (6, 376). Для Михаила Тверского день после бранного пира стал днём тягостного похмелья. За миг обретённой свободы предстояло заплатить немалую цену...

Шекспировский Гамлет справедливо заметил, что «сами по себе вещи не бывают ни хорошими, ни дурными, а только в нашей оценке» (144, 103). Борте не векую битву можно было оценить — и представить хану Узбеку — и как заурядную княжескую усобицу, и как мятеж против Орды, покушение на жизнь и безопасность её послов. И последствия второй оценки могли быть плачевными для Твери и её князя...

На другой день Кавгадый прислал к Михаилу с предложением мира. Князь не только охотно принял предложение, но и пригласил Кавгадыя со всеми его татарами в Тверь. Там он угощал и чествовал своих недавних врагов. Татары уверяли Михаила, что приходили с Юрием не как послы от хана, а по своей воле. Такое вполне могло быть. Ордынцы являлись на Русь в самых разных качествах — от официального «сильного посла» («особоуполномоченного») до приятелей и родственников русских князей; от торговцев и откупщиков дани — до «звериных ловцов» и сокольников (60, Г84).

«Князь Михайло же Ярославич Тверский татар Кавгадыевых избивати не повеле, но приведе их во Тверь, и многу честь въздаде Кавгадыю и татаром его, а они лстяху, глаголюще: “Мы отныне твои есмя, а приходили есмя на тебя со князем Юрием без повелениа царёва, и в том есмя виновата, и боимся от царя опалы, что есмя таково дело сотворили и многу кровь пролили”. Князь же Михайло Ярославич ят веры им (то есть поверил им. — Н. Б.), и многими дары одари их, и отпусти их с честию» (19, 181).