Наталья Громова - Потусторонний друг. История любви Льва Шестова и Варвары Малахиевой-Мирович в письмах и документах

Я опять в литературу ударился! Скверная привычка. Я немножко одичал теперь. Уже два месяца (с тех пор как я покинул Париж) я живу совершенным затворником. У меня ни одного знакомого нет и думаю я лишь об одном: о Шекспире! Так что я сейчас на него всякий разговор свожу и мне страшно, если другой не понимает, что только это – верно.

Напишите мне подробно о Водовозовской [295] Скорее всего, речь идет о Василии Васильевиче Водовозове (1864–1933) – публицисте, юристе, экономисте, авторе статей по социально-экономической и политической истории. С 1896 г. жил в Киеве, работал в киевских газетах. В 1900 г. был арестован по так называемому делу ибсенистов (делу о реферате А.В. Луначарского об Ибсене), просидел в киевской тюрьме 6 недель, был под следствием 2 года и освобожден за отсутствием улик. С 1904 г. жил в Санкт-Петербурге. газете. Когда она начинает выходить и где? Ежедневно или еженедельно? Кто сотрудники? Вернее, лит. обзор.<���еватель> – Николаев? Отчего Вы не хотите у него работать? Найдется, ли там, что нибудь для меня и Работнин.<���икова>? Это очень важно. Со статьей еще что выйдет, а нужно зарабатывать деньги, ибо терпению родителей может наступить конец. Пока я болен, они, конечно, на все готовы. Но, если я выздоровею, мне, верно, будет тяжело брать у них деньги. И Раб<���отников> нуждается. Моис. Сол. и С.М. тоже принимают участие в ней? Вообще, что они поделывают. Я уже целую вечность не имею известия о них.

Посылаю Вам немного денег. Пока, больше нет. Если будут, вышлю еще.

Ну, до свидания, дорогая Вава. Не падайте духом, не унывайте. Авось будет лучше, чем было. А, если не будет лучше – то нужно хоть самим лучше стать, чтоб работа судьбы даром не пропала. Вы не чувствуете, как над Вами хлопочут ее заботливые слуги? Это они выковывают нового человека, а не крадут счастье и радости Ваши, как у Метерлинка. Видите, есть многое, что не снилось учености Горацио. Крепко жму Вашу руку. Ваш ЛШ.

21. Лев Шварцман (Шестов) – Варваре Малафеевой (Малахиевой-Мирович)

[Середина декабря 1896]

[Берлин – Киев]

Фрагмент письма.

Вверху страницы:

Лескова я не читал.

…его всякий. Вот Вам будет начало настоящей философии. Конец ее будет тогда, когда Евангелие и Шекспир будут обязательны для всякого философа. Вы не знаете еще, что это значит. Может быть Вам станет ясно, если я скажу Вам что эта роль, которую хотела присвоить себе наука принадлежит поэзии, ибо поэт есть мыслитель и человек. А философ мыслитель, но не человек. В Шекспире – откровение. Вся новейшая поэзия вытекла из него, как из вечного источника. Много его в <���нрзб>. Но до тех пор, пока он не будет признан старшим, нежели вся наука, с философией вместе, он еще не оценен. Вы говорите, что не сумеете, не зная Канта, “спорить”… А не зная Шекспира – “они”, “все” “спорят”, убеждают?! И Вы, не зная Ш<���експира> не чувствуете пробела. Вы видите, я не могу спокойно говорить об этом. Вава, у меня <���нрзб> философией и наукой. И если только здоровье у меня будет, я об этом всю жизнь свою буду говорить и тоже, как Нитше, найду слова, которые услышат глухие. Теперь я уже пишу вторую половину статьи и приближаюсь к Лиру.

Если не сломлюсь, если Лир у меня выйдет, вся статья будет стоить чего-нибудь и я не побоюсь так ее окончить: “наука сделала законом для жизни человека”, “случай” кирпич, падающий на голову человека имеет объяснение, а разбитая голова, и гибель человека это “случай”? Так говорит наука. А мужики говорят, что гром от того, что Илья пророк по небу катается. И Илья пророк мужика ближе к истине, чем “случай ученого” [296] Ср. в работе Л.И. Шестова “Шекспир и его критик Брандес”: “Кирпич сорвался с домового карниза, падает на землю – и уродует человека. Что может быть с научной точки зрения закономернее падения кирпича? …погиб человек – это сущность, это главное, это требует объяснения, а то, что камень упал – есть добавочное обстоятельство. По объяснению же науки, все, что произошло с человеком – есть лишь прибавка к внешнему явлению, нечто случайное, необъяснимое, не нуждающееся в объяснении. Человек живет или не живет, радуется или страдает, падает или возвышается – все это лишь поверхность, видимость явлений: сущность же их – падение камня. Отсюда общий вывод: жизнь, внутренняя жизнь человека есть, по существу своему, нечто совершенно случайное. И это тем прочнее устанавливается, чем большие завоевания делает наука”. . Вот Вава, чему научил меня Шекспир. Ищите и Вы этого, что вернее Канта. Вся наука, вся литература уже есть в Шекспире, ибо в нем вся жизнь. Нужно только его читать, а не Золя, и понять, что Золя, с Ницше, с Метерлинком – это строчки из великой книги, “светской Библии”, Шекспира. В письме не скажешь, может и в статье этого не скажется. Не знаю. Я перехожу от отчаяния к надежде, и от надежды к отчаянию. Никогда в жизни я не переживал тех волнений, которые теперь [стал] понимать конкретнее знаний слов. А Вы хотели понятней?! Это невозможно и я рвал бы на себе волосы, если бы Вы поняли, ибо это значило бы, что Вы стали несчастным человеком. Если бы Вы знали, как огорчен я тем, что понимаю его! Верьте мне, что, если бы я его не понимал, то было бы мне гораздо лучше. Работников сильно от него пострадал. А мы – “мужчины”!

Вы взяли Лира. Чудесно, Вава. И еще: если хотите философии – читайте Гервинуса [297] Гервинус Георг Готфрид (1805–1871) – немецкий историк, литературовед, либеральный политик. Известен своими трудами по истории немецкой поэзии и исследованиями творчества Шекспира. о Шекспире. Он, Гервинус, немец (есть и в русском пер<���еводе>) и поэтому немножко обесцветил великого поэта. Но поэтому же он, хотя несколько отвлеченно, с категорическими императивами все же почувствовал ( обрыв текста ).

22. Лев Шварцман (Шестов) – Варваре Малафеевой (Малахиевой-Мирович)

[Вторая половина декабря 1896]

[Берлин – Киев]

Фрагмент письма.

…всего правдивее в “философском” смысле. Поняли? Я так убежден, что Вы теперь, читая эти строки, понимаете их как некоторую очень тонкую метафору и что нет человеческих сил заставить Вас увидеть в них не иносказание, а простые слова, которыми объясняется напр. существование северного полюса, и также спутников Земли, что готов бросить от досады письмо. Помните, что я раз навсегда бросил все метафоры и гипотезы, самые святые и благочестивые, и только тогда понял, что значит святость и благочестие. Но, меня берет нетерпение. Я знаю, что это ни к чему не поведет и что в конце концов Вы все же мои слова примете за метафору, и потому перейду к другому предмету. Я получил Ваши стихи и рассказы. Спасибо. У Вас несомненное литературное дарование. Но, что портит Ваши рассказы, это недостойная Вас боязнь жизни. Идеализм Ваш, Вава, – это Ваша литературная болезнь. Зачем Вы мечтаете о возможностях нравственного величия во второй половине Голицына. Вам нельзя вовсе еще браться за эти темы. Прочтите ка Шекспира! Нигде, ни одного намека на идеализм, одна голая правда и сколько правды! Каждая строчка полна ею. И тем не менее столь блестящего оправдания ни у одного писателя еще не видела жизнь. Отчего Вы не рассказываете правды, как “в мае”, в “Людях, которым нечего терять”? Не бойтесь ее. Байрон в Дон Жуане ужасные вещи говорил! Тэн осудил его за это, а я готов ему и Гейне руки за это целовать. У Гейне есть такое стихотворение: передо мною мать и дочь. И та, и другая хороши собою. Дочь – своей невинностью, мать опытностью, придающей столько прелести любви. И я, глядя на них, стою, как мой старый товарищ меж двух вязанок сена, и не знаю, к которой потянуться. Поняли? Вот так надо писать! Замазывать и затыкать трещины нельзя. Нужно сквозь них правду увидеть. А Вы больше всего боитесь правды и ищете для Ваших читателей гладкой лжи! Ложь не ценна. Вот у Вас ночь побледнела от страданий и скорби и улетела в окно, а девушка осталась одинокая и безутешная. Вава – это неправда. Ночь глубже заглянула в душу девушки, в ее прошлое и будущее, и не сострадание ее охватило, а иное чувство. Сострадание! Я ненавижу его. Это – милостыня <���нрзб> богача. Понимаете? Богач не знает, что нужно бедняку и бросает ему грош. А бедняк сам богачом хочет быть, хочет, чтобы его эта <���нрзб> поцеловала и отдаст ей все свои гроши за поцелуй. Ночь вздохнула над бедной девушкой! Ведь это ужасно, оскорбительно. Бедная девушка сама хочет вздыхать над ночью. Если есть Бог, то как же я примирюсь с тем, что Бог – не я, сказал Нитше. И как же я примирюсь, что эта девушка приняла милостыню вздоха от ночи?! Эта девушка, как и все измученные и страдающие люди, не умирает, а растет. Загляните в нее поглубже, и Вы это увидите. Увидите, что ей нужно и почему она терпит. И в ее муках Вы найдете смысл. Тогда – вы пожмете ей руку, как товарищу, а не бросите грош сострадания, как нищему. Вот Вам образец: Христос и мытарь. Это – не мечта, а реализм, о котором не смел и помышлять Золя. Опять боюсь, что все мои слова будут приняты Вами за метафоры. Наверное, нечего и говорить! До тех пор, пока не переменится атмосфера, люди не будут верить в существование чистого воздуха. И во второй раз нужно переменить тему. Давайте о делах, а не о литературе говорить. Тогда – скорее поймем друг друга. Поклонитесь от меня С.М. и поздравьте ее. Бог благословляет! Что вообще у них слышно. Чем они живут? Где М.С.? От Насти я имел письмо. Я не понимаю что у нее там делается. Письма странные приходят, в которых я не могу разобраться. На Рожд.<���ество> она едет домой. Увидим! Как Ваши денежные дела? Что у мамы есть деньги, нужно ли ей? Пожалуйста, Вава, не скрывайте от меня правды. Я могу, если нужно, достать денег. Вообще, не забывайте, что деньги – самое бренное благо и что стесняться по поводу их – о них не имеет смысла. Напишите непременно, Вава. Поклонитесь и Тарасовым. Хотя они мне верно не простят моего поведения никогда.