Билл Клинтон - Моя жизнь

Я все еще обдумывал эту точку зрения, когда мы перешли к обсуждению вопроса, как добиться необходимого нам сокращения дефицита. В плане моей предвыборной кампании под названием «Люди должны быть на первом месте» я предложил урезать бюджет более чем на 140 миллиардов долларов. В ситуации, когда размеры дефицита оказались большими, чем сообщали ранее, мы были вынуждены пойти на более значительные сокращения, чтобы достигнуть намеченной мною цели уменьшить дефицит наполовину за четыре года. Это вызвало первую из многочисленных дискуссий по вопросу о том, какие именно статьи бюджета следует сокращать. Например, можно было бы сэкономить значительные средства, сократив надбавку в связи с ростом прожиточного минимума в рамках системы социального обеспечения, однако, как указала Хиллари, почти половина всех американцев старше шестидесяти пяти лет получала помощь в рамках этой системы, благодаря чему их прожиточный уровень превышал черту бедности, поэтому они могли бы пострадать от сокращения этих выплат. Входе подобных дискуссий нам не надо было принимать окончательных решений, да мы и не смогли бы этого сделать, не обсудив все вопросы с лидерами Конгресса. Однако все понимали: какое бы решение мы ни приняли, выполнить его, в конечном счете, будет нелегко.

В ходе предвыборной кампании помимо сокращения бюджетных расходов я также предложил добиться увеличения на сопоставимую сумму новых доходов исключительно за счет поступлений от лиц с высокими доходами и корпораций. Чтобы наполовину сократить дефицит, нам пришлось бы также добиваться более значительного увеличения доходов и почти наверняка отказаться от широкомасштабного сокращения налогов для среднего класса, хотя я по-прежнему настаивал на необходимости снижения налогов для семей, зарабатывающих до 30 тысяч долларов в год, за счет увеличения вдвое налогового кредита на заработанный доход. В течение двадцати лет благосостояние этих людей ухудшалось. Им была необходима помощь; более того, чтобы добиться их переориентации с получения социальных пособий на поиски работы, нам следовало сделать все возможное, чтобы даже низкооплачиваемая работа стала для людей привлекательнее, чем государственная помощь. Ллойд Бентсен изучил возможные области повышения налогов, подчеркнув, что любое из этих решений будет трудно провести через Конгресс, но в этом важном деле мы должны добиться успеха. Если бы наша программа была там провалена, это поставило бы под угрозу мои позиции как президента. Бентсен сказал, что нам следует представить Конгрессу несколько вариантов программы, чтобы, не добившись принятия одного или двух из них, я мог бы тем не менее претендовать на успех и моя политическая репутация не пострадала бы.

После представления налоговой программы Роджер Олтмэн и Ларри Саммерс выступили за краткосрочный план стимулирования, который должен был осуществляться одновременно с мерами сокращения дефицита. Они рекомендовали расходы в размере около 20 миллиардов долларов и сокращение налогов на бизнес, которые, в лучшем случае, станут стимулом для развития экономики и, по меньшей мере, предотвратят ее спад, вероятность которого, по их мнению, составляла примерно 20 процентов. Затем Джин Сперлинг представил варианты новых инвестиций, высказавшись за наиболее крупные, в размере около 90 миллиардов долларов, благодаря которым можно было бы немедленно выполнить обещания, данные мною во время предвыборной кампании.

После этих выступлений я решил, что мои сотрудники, выступающие по проблеме дефицита с позиций «ястребов», правы. Если мы не добьемся его значительного уменьшения, процентные ставки будут оставаться высокими, что не позволит достичь прочного и устойчивого оживления в экономике. Ал Гор был полностью с этим согласен. Однако когда мы обсуждали, на сколько нам следует уменьшить дефицит бюджета, меня беспокоила возможность замедления в краткосрочной перспективе темпов экономического роста, которое прогнозировали Лора Тайсон и Алан Блайндер и которое, как опасались Роджер Олтмэн и Джин Сперлинг, было вполне вероятным. После шести часов обсуждения мы склонились в сторону сокращения дефицита. Разработку экономической политики, по меньшей мере в таких условиях, вряд ли можно назвать наукой, а если это было искусство, наблюдателям с рынка ценных бумаг оно, должно быть, показалось прекрасным.

Через неделю мы провели второе совещание, на котором я отказался от снижения налогов для среднего класса, согласился рассмотреть возможность экономии на программах социального страхования, в том числе «Медикэр» и «Медикэйд», и поддержал предложение Ала Гора о введении широкого энергетического налога на уровне оптовых продаж, исходя из теплотворной способности энергоносителей. Ал сказал, что, хотя его введение может показаться спорным в штатах, где добывают уголь, нефть и природный газ, этот налог распространится на все секторы экономики, что уменьшит его бремя для обычных потребителей и будет способствовать энергосбережению, в чем мы нуждались больше всего.

Еще несколько часов мы обсуждали вопрос, к какому уровню сокращения дефицита на следующие пять лет нам следует стремиться. Гор занял жесткую позицию, заявив, что, если мы будем добиваться максимально возможного сокращения, нам поставят в заслугу наше мужество и стремление создать новую реальность, благодаря чему мы сможем делать то, что раньше казалось немыслимым, например требовать от людей, получающих помощь в рамках системы социального страхования и имеющих доходы выше определенного уровня, платить с них подоходный налог. Ривлин его поддержал. Блайндер отметил, что это может сработать, если с нами согласятся Федеральная резервная система и рынок ценных бумаг. Тайсон и Олтмен не очень верили в то, что можно избежать краткосрочного сокращения деловой активности. Сперлинг и Райх, также присутствовавшие на этой встрече, подчеркнули необходимость увеличения инвестиций.

С такими же предложениями выступили Стэн Гринберг, Мэнди Грюнвальд и Пол Бегала, не присутствовавшие на этих совещаниях и опасавшиеся, что я жертвую всем, во что верил, под влиянием людей, не участвовавших в нашей предвыборной кампании, которых не волнует, как все это отразится на жизни простых американцев, избравших меня на пост президента. В конце ноября Стэн прислал мне записку, в которой подчеркивалось, что, если я срочно не приму меры для решения проблем, касающихся рабочих мест и снижения доходов, мой «медовый месяц» в отношениях с избирателями будет очень недолгим. 60 процентов тех, кто заявили, что их финансовое положение в 1992 году ухудшилось, то есть примерно треть электората, голосовали за меня. Стэн считал, что если я соглашусь на этот план, то потеряю их поддержку. Джордж Стефанопулос, который участвовал в наших совещаниях, попытался объяснить Стэну и его союзникам, что огромный дефицит губит экономику и что если мы с ним не справимся, никакой нормализации положения в этой сфере не произойдет, не будет также налоговых поступлений в количестве, достаточном для финансирования образования, снижения налогов для среднего класса и любых других мер. Бентсен и Панетта считали необходимым максимальное сокращение дефицита, на которое согласится Конгресс, называя меньшую сумму по сравнению с той, за которую ратовали Гор и Ривлин, но все же достаточно значительную. Рубин, председательствовавший на этих совещаниях, держал свое мнение при себе, но я чувствовал, что он согласен с Бентсеном и Панеттой. Выслушав все мнения, с ними согласился и я.