Билл Клинтон - Моя жизнь

У меня были похожие ощущения, когда я проиграл губернаторские выборы, баллотируясь на второй срок в 1980 году. Тогда я сделал много хорошего, но об этом никто не знал. В том, что касается сиюминутных, текущих проблем, электорат может рассуждать вполне прогрессивно, но его философия — скорее умеренно консервативная, и он весьма скептически настроен по отношению к правительству. Даже если бы сообщения в прессе о моей работе были более объективными, избиратели все равно вряд ли смогли бы понять, что мне уже удалось сделать в реальности, учитывая обилие различных направлений нашей деятельности. К несчастью, я забыл горький урок своего поражения в 1980 году: можно проводить хорошую политику, даже не имея хороших политиков, но для успешного управления необходимо и то, и другое. Теперь я, конечно, этого уже не забуду, как не забуду и всех тех прекрасных людей, которые потеряли места в Конгрессе потому, что помогли мне вытащить Америку из пропасти бюджетного дефицита, в которую ее столкнула «рейганомика», сделали наши улицы более безопасными и предприняли попытку обеспечить всех американцев медицинской страховкой.

На следующий день после выборов я попытался выжать из этой неблагоприятной ситуации все возможное, пообещав сотрудничать с республиканцами и попросив их «принять вместе со мной активное участие в публичных дебатах, которые наметят направление развития для следующего поколения американцев». Я предложил вместе работать над реформой социального обеспечения и законопроектом о постатейном вето, которые я поддерживал. В то время я больше ничего не мог сделать.

Многие эксперты уже предсказывали мое поражение в 1996 году, но я был настроен более оптимистично. Республиканцам удалось убедить многих американцев, что демократы, и я в том числе, были слишком либеральными и поддерживали «большое правительство», но время работало на меня, и тому было три причины: бюджетный дефицит благодаря нашему экономическому плану продолжал снижаться, а экономика продолжала подъем; новый Конгресс, и Палата представителей в особенности, имел слишком правую для американского народа ориентацию; республиканцы же, несмотря на свои предвыборные обещания, вскоре были вынуждены урезать расходы на образовательные программы, здравоохранение и экологию, чтобы финансировать предложенные ими снижение налогов и повышение оборонных расходов. Это произошло потому, что именно этого хотели ультраконсерваторы, а также потому, что я был полон решимости заставить их уважать законы арифметики.

Уже через неделю после выборов я снова с головой ушел в работу, так же как и республиканцы. 10 ноября я назначил Пэтси Флеминг национальным координатором по проблеме СПИДа в знак признания ее выдающегося вклада в разработку нашей политики в этой области, которая предусматривала 30-процентное увеличение финансирования программ. Объявляя об этом назначении, я также рассказал о ряде новых инициатив в борьбе с этим заболеванием. Свое заявление я посвятил одному из лидеров в борьбе со СПИДом — Элизабет Глейсер, которая была безнадежно больна этим недугом и через три недели скончалась.

В тот же самый день я объявил, что Соединенные Штаты больше не будут соблюдать эмбарго на поставку оружия в Боснию. Этот шаг, получивший мощную поддержку в Конгрессе, был необходим, потому что сербы возобновили агрессию, напав на город Бихач. В конце ноября НАТО осуществило бомбардировки позиций сербской артиллерии в этом районе. 12 ноября я отправился в Индонезию для участия в ежегодной встрече лидеров Организации азиатско-тихоокеанского экономического сотрудничества, на которой восемнадцать стран этого региона договорились о создании к 2020 году азиатского свободного рынка, а самые богатые государства должны были вступить в него уже в 2010 году.

На внутриполитическом фронте Ньют Гингрич, купаясь в лучах славы после одержанной им громкой победы, продолжал применять все ту же тактику личных нападок, которая принесла ему такой успех в предвыборной кампании. Непосредственно перед выборами он воспользовался своей брошюрой со списком бранных слов, назвав меня «врагом нормальных американцев». На следующий день после выборов он обозвал Хиллари и меня «противниками культуры и макговернистами», что в его устах было самым страшным ругательством.

Эпитет, который придумал для нас Гингрич, был верным в том смысле, что мы были сторонниками Макговерна и не принадлежали к той культуре, которую Гингрич хотел сделать доминирующей в Америке: самодовольной, осуждающей, претендующей на знание «абсолютной истины», олицетворяющей самые темные стороны южного белого консерватизма. Я сам был южным баптистом и гордился своими корнями и силой своей веры, но я слишком хорошо знал эти темные стороны. Еще ребенком я наблюдал, как люди использовали свое благочестие и моральное превосходство для оправдания претензий на политическую власть и права «демонизировать» тех, кто сними не согласен (чаще всего по вопросам гражданских прав). Я полагал, что целью Америки должно быть укрепление единства американского народа, расширение свобод и возможностей и преодоление противоречий и различий.

Хотя Гингрич и его искусство политика произвели на меня определенное впечатление, я не мог согласиться с его претензиями на то, что его политический курс является олицетворением наивысших американских ценностей. Меня учили не смотреть свысока на других людей и не искать виноватых в моих собственных ошибках и неудачах. А ведь «новые правые» именно к этому и призывали. Причем этот их призыв был очень привлекательным для избирателей, потому что предлагал психологический комфорт и уход от ответственности. «Они» были всегда правы, а «мы» — всегда неправы; «мы» были ответственны за все проблемы, несмотря на то что именно «они» были президентами двадцать из последних двадцати шести лет. Мы все с готовностью принимаем аргументы, которые позволяют нам снять с себя ответственность и успокоиться. Во время выборов 1994 года в Америке напряженно работающие семьи из среднего класса, встревоженные неустойчивой экономической ситуацией, распространением преступности и наркомании и обострением семейных проблем, оказались легкой мишенью для аргументов Гингрича, в особенности потому, что мы не предложили никаких контраргументов.

Гингрич и правые республиканцы снова вернули нас в 1960-е. Ньют заявил, что Америка была великой страной до начала 60-х, когда к власти пришли демократы, которые вместо абсолютных понятий добра и зла предложили относительные ценности. Он обещал вернуть нас к высокой моральности 1950-х — для того, чтобы «возродить американскую цивилизацию».