Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Главное, что делает Бахрейн не похожим на своих соседей во время «Арабской весны», – это его религиозный состав. Хотя официальных или независимых данных нет, Бахрейн – это государство с шиитским большинством, которое управляется суннитской королевской семьей. Это вызывает длящиеся десятилетиями внезапно возникающие протесты против дискриминации той или иной секты. Также у Ирана давно были территориальные интересы по отношению к Бахрейну. Он официально потребовал себе аннексию над островом в 1970 году, когда, по сведениям Организации Объединенных Наций, Бахрейн захотел независимости. Но этим история не кончилась.

Некоторые лидеры шиитской оппозиции в течение многих десятилетий призывали к свержению королевской семьи. Пока Запад наблюдал, журналисты и дипломаты отметили зарождение продемократического движения в Бахрейне. Некоторые влиятельные шиитские религиозные лидеры стремились превратить достаточно прогрессивное государство в исламскую республику иранского типа. Я видела, насколько были угнетены шиитские женщины в самых консервативных частях страны: они носили чадру, не имели права на развод, даже если их мужья издеваются над ними. Трения между сектами и стремление сделать религию частью политической и повседневной жизни напомнили мне о том, что я видела в Ираке. Как я уже знала, последствия могла быть ужасными.

На каком-то этапе демократические протесты были перехвачены людьми, имеющими давние счеты с государством Бахрейн. Нельзя сказать, что не было бахрейнцев, которые хотели бы иметь больше прав, – они были. Меры подавления, которые государство использовало против протестующих, повлекли за собой тщательно задокументированные пытки – абсолютно незаконные. Но даже несмотря на то, что многие бахрейнские шииты чувствовали себя угнетенными, из этого вовсе не следовало, что они хотят жить в религиозном государстве, управляемым шиитскими священниками.

Несмотря на то что шиитская оппозиция выдвигала некоторые вполне законные требования, она могла быть и совершенно непредсказуемой. В феврале крон-принц Салман бен Хамад бен Иса аль-Халифа встретился с представителями Аль-Вефака, самой крупной шиитской политической партии, в том числе с их генеральным секретарем шейхом Али Салманом. С точки зрения Салмана, эта встреча привела к пониманию того, что крон-принц готов к тому, чтобы принимать во внимание важные требования реформ, которые высказывали демонстранты. «Во время продолжавшихся три часа обсуждений Аль-Вефак высказал свои возражения против существующей конституции, выразил недовольство некоторыми аспектами, связанными с действиями правительства, его составом и полномочиями и попросил разрешения демонстрантам оставаться на главной транспортной артерии, – сообщалось позднее. – Согласно отчету Аль-Вефака о собрании, несмотря на то что ранее было решено рассмотреть требования значительных реформ, крон-принц заявил, что он не уполномочен приходить к соглашению по данным вопросам. Он предложил демонстрантам переместиться в более спокойное место, потому что [бахрейнское правительство] озабочено их безопасностью из-за возможных нападений лиц, совершающих самосуд».

После того как за три дня погибли шестеро бахрейнских протестующих, была организована еще одна встреча, на которой Али Салман не появился. Крон-принц прождал его весь вечер. После этого правительство пришло к выводу, что оппозиция не желает законного соглашения, что еще сильнее подорвало доверие между партиями. Шансы на плодотворный диалог практически приблизились к нулю.

Я совершила короткое путешествие в Бахрейн в феврале 2011 года. Раньше я в этой стране никогда не была и не знала, чего ожидать. Я побывала на похоронах протестующих, которые были убиты во время демонстраций. Среди них был и мальчик-подросток, погибший от раны в голову. Врачи сказали родным, что его ударили канистрой со слезоточивым газом. Родные считали, что это было сделано умышленно. Вопящие и наносящие себе удары женщины на этих похоронах напомнили мне оплакивание Акилы аль-Хашими в Ираке. Но то, что кричали бахрейнские женщины, было совсем не похоже на то, что выкрикивали из толпы в 2003 году. Женщины требовали «смерти солдатам Язида и Муавии», имея в виду битву при Кербеле, когда солдаты Язида I, халифа из династии Омейядов, убили Хусейна, внука пророка Мухаммеда и сына Али, и, кроме того, уничтожили множество его родных, в том числе маленького сына Хусейна. Из-за этих убийств Хусейн стал мучеником, а брешь между суннитами и шиитами стала еще больше. Шииты считали себя верными последователями Али и вспоминали битву при Кербеле во время священного месяца Рамадан паломничествами, слезами и самобичеванием.

Я спросила скорбящих женщин, кого они имеют в виду. Они ответили: полицию и службу безопасности.

Как и правительство Бахрейна, силовые службы страны по большей части состояли из суннитов, а протестующие были в основном шиитами. Но некоторые полицейские-шииты рассказывали, что на них постоянно нападали в их собственных общинах. В качестве доказательства они даже показали мне видеоролики, где сжигают их машины. Многие бахрейнские полицейские были из Индии или Пакистана, и это вбивало еще один клин в отношения между коренными бахрейнцами и этими иммигрантами (и их потомками), которые в основном были суннитами, но часто не имели такого преимущества, как гражданство, и подвергались дискриминации как приезжие.

Позже в том же году я наткнулась на моего бывшего коллегу Энтони Шадида из «Вашингтон пост» на конференции в Катаре. У Энтони об «Арабской весне» было определенное мнение, которое он настойчиво высказывал. Его похитили в Ливии во время переворота против Каддафи. Он разделял мой интерес к Бахрейну и уговаривал меня вернуться в страну.

Но в «Нью-Йорк таймс» ситуация изменилась. В июне Билл Келлер объявил, что он покидает пост главного редактора. Билл всегда очень поддерживал те журналистские расследования, которыми я занималась, а также меня лично. За годы, проведенные в газете, он вместе с моими непосредственными редакторами очень многое сделал, чтобы мне помочь.

У нового руководства газеты были другие планы. В разговоре, который состоялся позже в тот же год, один из руководителей высокого уровня сказал мне, что, поскольку Усама бен Ладен убит, терроризм больше не представляет большой угрозы. Он считал, что «Арабская весна» все изменит. Кажется, он считал, что исламистам нанесли громкое поражение молодые активисты-демократы. Я попыталась объяснить, что если судить по моим разговорам с Куспертом и тому, что я видела на границе Ливии и Туниса, то можно предположить, что новое поколение джихадистов уже выросло. Но редактор был уверен, что Ближний Восток меняется и что в новом мире места для джихадистов не останется.