Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Для некоторых благодаря этим реформам Бургиба стал героем, другие, такие как мужчины, с которыми я сидела за столиком, называли его «диктатором».

– Это было сделано насильно, – злобно сказал тунисец. – У женщин не было выбора. Из-за него и других предателей их заставили отказаться от ислама. Мы освободим тунисских женщин!

– А что насчет женщин, которые не хотят носить платок на голове?

– Любая женщина, если она настоящая мусульманка, будет счастлива прикрыть волосы и лицо.

– И лицо тоже? – брякнула я.

Он сказал, что если его жена и родившиеся в Великобритании дочери носят закрывающий лицо никаб, то уж мусульманки в арабских странах, разумеется, будут это делать.

– Но демонстранты «Арабской весны» вовсе не требуют ношения хиджаба или никаба, – ответила я.

– Это не «Арабская весна», – перебил меня египтянин. – Это весна ислама и мусульман.

Он сказал, что многие из его друзей, освобожденных из египетских тюрем, вступили на путь давы. «Это хорошее время для всей мусульманской уммы, – сказал он, имея в виду всех людей, придерживающихся исламского вероисповедания. – Сейчас мы можем принести правильное учение ислама в наши страны, и вскоре умма во всем регионе станет сильнее».

Когда мы допили чай и кофе, тунисец принялся советовать мне съездить в район тунисско-ливийской границы. «Там вы найдете моих братьев, помогающих беженцам, маша’Аллах. Все они по много лет провели в тюрьме». Он дал мне номер телефона своей жены на случай, если мне понадобится с ним связаться.

По пути в отель я прошла мимо группы людей, говоривших на диалектах региона Персидского залива. Некоторые из них держали в руках сумки от «Гермеса» и огромные пакеты из «Хэрродса»; другие быстро пролетали мимо в «Роллс-Ройсах», «Феррари» и «Мазерати». Меня поразило, что они совершенно не выглядели озабоченными или хотя бы настороженными беспорядками на улицах некоторых арабских стран. Этим и многим другим они так отличались от тех мужчин, с которыми я только что встречалась. Я вспомнила слова тунисца: «Египет, Ливия, Тунис и Сирия – это еще не все. Это только начало волны, которую не остановить. Это все сделает проще для солдат Аллаха».

Все выглядело так, как будто арабские восстания уже почти стали новым магнитом для боевиков со всего мира, таким же притягательным, как Афганистан и Пакистан во время войны с Советским Союзом. Но, чтобы убедиться в этом, мне надо было посетить эти страны.

В августе я полетела в Тунис, где режим Бена Али уступил место правительству, которое поддерживали «Братья-мусульмане». Лидер партии Рашид Ганнуши считался умеренным исламистом. Более двадцати лет он провел в изгнании в Великобритании и вернулся в Тунис в 2011 году. Люди в стране выглядели гордыми и охваченными эйфорией. Все тунисцы, с которыми я говорила, были переполнены оптимизмом, в том числе и Ахмад, местный корреспондент, с которым я работала. При Бене Али страна была полицейским государством. Интеллектуалам не дозволяли писать и говорить то, что им хочется. Теперь, как гордо говорил мне Ахмад, Тунис превратится в настоящую демократию со свободой слова. Хотя полностью это превращение еще не завершилось, он чувствовал, что новое руководство – это шаг в правильном направлении на пути борьбы с коррупцией и либерализации правительства.

На границе Туниса и Ливии я отправилась на контрольно-пропускной пункт в Рас-Аждире. Там я обнаружила представителей Красного Креста, Организации Объединенных Наций и других международных организаций. Они оказывали помощь людям, которые бежали от войны в Ливии. Среди беженцев было много африканцев, работавших в этой стране. Объединенные Арабские Эмираты, Марокко и другие страны также посылали помощь. Некоторые страны организовывали лагеря и обеспечивали продукты, а Марокко устроило полевой госпиталь.

Мое внимание в особенности привлекла одна палатка. Там молодые люди выдавали беженцам пакеты с продуктами и одеждой, а потом пытались вовлечь их в разговоры об истинном исламском пути.

Большинство мужчин в этой палатке носили гондуры – длинные одеяния, распространенные в Северной Африке. У некоторых из них были бороды.

Не были ли это те самые «братья», о которых упоминал тунисец в Лондоне? Вежливо поприветствовав их, я спросила, не принадлежат ли они к какой-либо группе или организации.

– Мы здесь просто для того, чтобы помогать беженцам, – ответил один из них.

Он готовил бобы и овощной суп на большой полевой плите, работающей на газе.

Я спросила, чем он занимается, когда не помогает беженцам.

– Я недавно вышел из тюрьмы. После этого я здесь помогаю.

Он сказал, что в тюрьму попал за то, что учил «правильным словам ислама».

Еще двое мужчин рядом резали морковь и картофель для супа.

– Вы все были в тюрьме? – спросила я.

Они кивнули. На волне так называемой «Жасминовой революции» по общей амнистии на свободу вышли сотни заключенных, среди которых было много джихадистов. Я спросила, как называется их организация? Кто платит за овощи в супе и за все те вещи, которые они раздают беженцам? Они посмотрели друг на друга. У них есть эмир, сказали они, но им не позволено говорить больше, если он им этого не прикажет.

Это удивило Ахмада. Как и тысячи молодых тунисцев, он выходил на улицы с призывом убрать Бена Али. «Почему вам нужно разрешение? – спросил он. – У нас была революция. Теперь это свободная страна. Именно ради этого мы рисковали своей жизнью.

Но эти мужчины явно хотели чего-то совсем другого, а не того, за что боролись Ахмад и его друзья. «Я не могу говорить без одобрения эмира», – настаивал мужчина, назвавшийся Салахом.

Я поблагодарила его и сказала, что вернусь. Группа беженцев терпеливо ждала, пока будет готов суп. Я ушла с Ахмадом, который все еще был огорчен тем, что только что видел. Ахмад был мусульманином, но очень либеральным и поклонником феминизма. Ему не нравилось, когда люди смешивают религию и политику или пытаются превратить в радикалов легко поддающихся внушению беженцев. У него были совсем другие планы для его страны.

Пока мы шли к машине, я достала из сумки телефон и набрала британский номер мобильного телефона. Жена тунисца, с которым я встречалась в Лондоне, сняла трубку и передала телефон своему мужу.

– Я в Рас-Аждире и, думаю, нашла ваших братьев, – сказала я. – Одного из них зовут Салах, но он говорит, что не может ничего сказать без разрешения эмира. Вы можете мне с этим помочь?

Я услышала смешок в трубке на другом конце линии.

– Инша’Аллах, если Аллах того пожелает, все будет хорошо, – ответил он. – Я попытаюсь связаться с эмиром.

Я поблагодарила его и нажала кнопку отбоя.

– С кем вы разговаривали? – спросил Ахмад.