Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Сейчас все это не звучит как радикальные идеи, но в то время таких историй не было в выпусках международных новостных агентств и на страницах западных газет и журналов. Вместо этого они писали статью за статьей о конце исламизма и прорывах демократии, как будто гигантский прожектор вдруг осветил Ближний Восток и Северную Африку. Либералы и молодые люди в Тунисе, Сирии, Египте и других странах требовали больше прав и более прогрессивного правительства, и журналисты сосредотачивали свое внимание именно на этих группах, оставляя за кадром другие, более мрачные силы. Читателям и зрителям говорили, что, если они посмотрят на площадь Тахрир, они поймут, чего хотят египтяне. Но площадь Тахрир – это еще не весь Египет. Тем временем, мы не разглядели или не обращали внимания на таких людей, как Кусперт и его друзья. Возможно, мы просто не хотели их видеть, потому что они никак не подходили к радостным рассказам о достижениях демократии.

Какое место во всем этом занимали «Аль-Каида» и Талибан? Не увидели ли некоторые из этих лишенных гражданства людей, которые когда-то устремились в «Аль-Каиду», новые возможности в «Арабской весне»? Я связалась со своими военными источниками в Европе, Северной Африке и на Ближнем Востоке и купила новую незарегистрированную сим-карту и дешевый телефон, чтобы позвонить командиру Талибана, с которым я обедала в Пакистане.

– Я слышал о том, что произошло с вами в Египте, – сказал он. – Они вам ничего не сделали? Вас не пытали или?..

Он замялся:

– Вы понимаете, что я имею в виду. Они никак не задели вашу честь?

Я сказала ему, что ничего такого не было, а потом спросила, как он узнал.

Он рассмеялся:

– Думаете, мы не читаем новостей?

Я спросила, не боится ли он потерять своих последователей в странах, которые охватила «Арабская весна». Его это нисколько не волновало. Напротив, он возносил хвалу оппозиционным силам, восставшим против «коррумпированных лидеров».

– Хорошо, что люди получат власть, потому что тогда они выберут правильный путь, как это сделали мы под управлением Талибана, – добавил он.

Но это было совсем не то, что я видела на плакатах протестующих. Напротив, люди требовали больше прав и улучшений уровня жизни.

– Это вовсе не то, чего хочет большинство, – сказал мне командир. – Люди хотят шариата. Они больше не хотят никакого вмешательства Запада и никаких марионеток у власти.

Он сказал, что знает об этом, потому что некоторые боевики Талибана были родом из этих стран.

– Теперь они возвращаются, совершают даву и предлагают свою помощь людям.

В исламе дава означает проповедь и учение. Люди, о которых говорил командир Талибана, были на самом деле рекрутами джихада.

– Вот увидите, – сказал он, – братья со всего мира приедут туда и научат тому, чему раньше было запрещено учить, – правильному исламу.

Я стала думать, не надо ли мне поехать на Ближний Восток, чтобы изучить вопрос на месте. Потом во Франкфурте молодой мусульманин застрелил двух американских военных и ранил двух других. Полиция сообщила, что убийца по имени Арид Ука арестован. Я с головой нырнула в эту историю.

Ука был по происхождению албанцем, родился он в Косово и вырос во Франкфурте. Семья и друзья описывали его как тихого и стеснительного молодого человека двадцати одного года. В средней школе Ука вместе со своими одноклассниками получили правительственную награду за проект по предотвращению насилия. Его родители были скромными мусульманами, они и его братья сказали мне, что совершенно не понимают, почему он убил американцев. Правда, старший брат Хастрид упомянул, что Арид много времени проводил у компьютера, «играл в игры, читал посты в Facebook или смотрел фильмы на YouTube. В последнее время он также слушал нашиды с некой политической окраской на немецком языке».

Я спросила, не знает ли Хастрид, чьи это были нашиды. Он задумался на пару секунд, и было видно, что действительно пытается вспомнить имя:

– Это бывший рэпер, что-то вроде «Дог».

Попытавшись позвонить Кусперту, я услышала, что данный номер больше не существует. Я связалась с имамом, который нас познакомил, и спросила, не знает ли он новый номер бывшего рэпера.

– Извините, я не знаю, – ответил имам. – Все очень изменилось, Суад. Абу Малик больше ко мне не ходит. Более того, он назвал меня предателем, потому что я сказал, что его взгляды – это взгляды экстремиста и они далеки от исламского учения.

Имам сказал, что теперь Кусперт общается с другой группой.

– Он не хочет слушать, что есть истина. Он хочет слушать только свою собственную правду.

Поскольку я не знала, как добраться до Кусперта, то решила покопаться в том, что он мне говорил. Я поехала в Лондон, чтобы встретиться с тремя старыми боевиками из Египта, Туниса и Ливии. Двое из них в восьмидесятых воевали с Советским Союзом в Афганистане и были свидетелями начала эпохи мирового джихада. Все были членами местных исламских движений, требовавших свержения правительств и установления системы, основанной исключительно на законах шариата. Из-за своих непопулярных взглядов этим людям пришлось искать убежища в Великобритании, где за ними внимательно наблюдали британские разведывательные службы.

Мы встретились в кофейне в Найтсбридже – районе, популярном среди богатых арабов из стран Персидского залива. Хотя люди, с которыми я встречалась, были небогаты, они сказали, что здесь чувствуют себя безопаснее, потому что их происхождение не так привлекает внимание. Египтянина и тунисца я уже знала некоторое время, но с ливийцем познакомилась впервые. Все трое, казалось, очень радовались тому, как развиваются события в их родных странах.

– Люди наконец показали, что они сыты по горло коррумпированными режимами, – сказал ливиец, он говорил очень тихо, а его темно-карие глаза казались добрыми. – Когда у людей в Сирии будет свободный выбор, они выберут шариат.

– А если нет? – спросила я.

– Все сделают правильный выбор, если у них, наконец, появится шанс увидеть правильный путь, – сказал тунисец. – А ничего не может быть лучше и правильнее закона Аллаха.

– А что же это будет значить для тунисских женщин? – спросила я.

Страна достаточно долга была очень либеральной, и у женщин были равные с мужчинами права. По этому показателю первый президент Туниса Хабиб Бургиба считался, пожалуй, самым прогрессивным лидером в арабском мире. В шестидесятые годы он провел серию реформ, которые включали запрет полигамии, гарантировали право женщин свободно выбирать себе мужей, получать развод, сохраняя опеку над своими детьми, и делать легальные аборты. Бургиба, в конце концов, запретил ношение чадры, которую называл «отвратительной тряпкой». Его подход даже стали называть «бургибским феминизмом».