Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

– Они не планируют ехать в Афганистан или Пакистан, они говорят о Ливии или Сирии, – ответил он.

– Но с кем они хотят сражаться? – спросила я. – К какому джихаду присоединятся?

– Не знаю, но есть человек, с которым вам надо встретиться. Мы зовем его Абу Малик. Думаю, его настоящее имя – Денис, но люди знают его как рэпера Десо Дог.

Моя первая встреча с Абу Маликом состоялась в мечети недалеко от центра Берлина. Таксист высадил меня напротив старого серого здания, которое когда-то было фабрикой. Как и большинство мечетей в Европе, снаружи она не производила особого впечатления. В таких местах мусульмане собираются вместе и учреждают свое объединение, которое в Германии называется верейн. Здание, которое они арендуют или покупают, становится официальной штаб-квартирой группы, и часть его они могут переделать под комнаты для молитв. Такие здания в Германии называют «мечетями на заднем дворе». Обычно они находятся не в самых лучших районах, как это было и в Гамбурге, где мечеть аль-Кудс находилась в квартале красных фонарей. Некоторые мусульмане, особенно молодые, говорили мне, что они ощущают: в Европе мечети могут находиться только там, куда другие граждане не хотят ходить. Это не оказывало положительного эффекта на отношения между мусульманскими общинами и остальным европейским обществом.

Система, которая позволяет любому учредить объединение, чтобы снять или купить здание, которое потом можно переделать под мечеть, сама по себе может оказаться рискованной. В таких заведениях я встречала «имамов», которые больше говорили о политике, а не о религии. Более того, когда я спрашивала, где они получили исламское образование, некоторые уходили от ответа, а другие отвечали, что в Саудовской Аравии или где-то еще. Были и такие, которые были самыми старшими в общине или единственными, кто говорил на классическом арабском. Некоторые из этих имамов приезжали из других стран, и за ними оттуда присматривали. В турецком сообществе Германии многие мечети принадлежат организации, называющейся Турецко-исламский союз по религиозным делам. Турецкая правящая партия – Партия справедливости и развития – действует через этот союз, влияя на то, что изучают в этих мечетях, начиная с религии и заканчивая политическими предпочтениями.

С тем имамом из Берлина, которого я знала, все было по-другому. Он был молод, но изучал ислам в Европе и на Ближнем Востоке. Он вырос в Германии и знал, о чем говорит.

– Он в своем кабинете, – сказал имам, когда я вошла. – Возможно, сразу он вам и не скажет, что у него на уме, но когда начнет доверять, может быть, скажет все.

Когда я вошла, мужчина, сидящий в кабинете, встал.

– Ас’салям алейкум, – сказал он.

В глаза мне сразу бросились его руки, покрытые татуировками. Он заметил, куда я смотрю, и ответил, что это следы тех дней, когда он вел жизнь неверного.

– Вы имеете в виду, когда вы были рэпером?

На правой руке у него красовалась надпись «STR8», на левой – «Thug». Он улыбнулся, показав белые зубы.

– Можно сказать я был, как люди говорят, «плохим мальчиком», – сказал рэпер.

Он посмотрел на свои татуировки и добавил:

– Аллах сотрет их с моей кожи.

Я спросила, как он стал мусульманином.

– Я был мусульманином с самого начала, – ответил он. – Но я потерял правильный путь, пока Аллах вновь не направил меня на него.

Хотя теперь он звался Абу Малик, от рождения бывший рэпер носил имя Денис Мамаду Герхард Кусперт. Он рассказал, что родился в Берлине. Мать его была немкой и растила его вместе с отчимом, бывшим солдатом американской армии.

– Мой настоящий отец из Ганы, – объяснил Кусперт. – Он бросил нас, когда я был еще младенцем. Я и понятия не имел, что американец на самом деле приходится мне отчимом, пока мне не сказала бабушка.

Отчим был строг с Денисом и его братом.

– Мы постоянно дрались, а еще я начал делать разные дерьмовые вещи.

– Какие дерьмовые вещи?

Он улыбнулся, снова показав зубы.

– Ну, такое дерьмо, которое кончается тем, что ты оказываешься в берлинской банде, участвуешь в уличных драках, тут и там попадаются наркотики, ну и далее в таком роде.

В конце концов, мать и отчим решили отправить сына в учреждение для детей с нарушением поведения, попавших в банды или имевших проблемы с законом.

– Это было даже забавно. Я уже был плохим, а они послали меня в место, где были дети еще хуже меня. – Кусперт рассмеялся. – Поэтому я научился еще кое-чему.

Я спросила, откуда взялась вся эта его злость, когда он был ребенком.

– Вы знаете, каково расти, когда ты единственный ребенок с темной кожей в районе и в школе? Я вырос с расизмом.

Я ничего не ответила.

Он помолчал, потом спросил, не хочу ли я чая или кофе. Я подумала, что он пытается сменить тему, и решила надавить на него.

– Ну и каково вам было расти здесь?

– Было очень трудно, – ответил он.

Некоторые учителя звали мальчика «негром» и третировали его и его друзей-мусульман.

Это напомнило мне о том, как я сама ходила в детский сад, где воспитательница все время указывала, что отрицательные персонажи в сказках «такие же темноволосые, как ты», и о том, как другим детям с Клеттенбергштрассе не разрешали с нами играть, потому что мы были детьми приезжих рабочих, которые не дотягивали до их «стандартов», или потому, что моя старшая сестра была инвалидом.

Я почувствовала боль в его голосе, когда он рассказывал об этом, – знакомое ощущение того, как трудно быть аутсайдером. Кусперт рассказал мне, что он начал все больше интересоваться политикой и тем, что происходит в мире, – и это стремление тоже было мне знакомо. «Возможно, из-за того, что мне пришлось пережить в детстве, я всегда чувствовал, что должен поддержать тех, кто слаб, жертв несправедливости». Я часто слышала этот аргумент от членов террористических организаций. Проблема состоит только в том, что если зайти слишком далеко, то «поддержка жертв несправедливости» легко превращается в угнетение всех остальных.

Именно поэтому Кусперт отправился на улицы – протестовать против всего, что он считал «несправедливым», а именно – против американской внешней политики во время первой войны в Персидском заливе в начале девяностых годов. Он вырос в крупной общине мусульман-иммигрантов в Берлине, где поддерживали борьбу палестинцев и разные другие «левые» направления. Многие его соседи воспринимали Америку как величайшее зло. Он сказал, что подростком даже сжег американский флаг.

Кусперт рассказал, что еще в детстве начал заниматься тайским боксом, тхэквондо и бразильским джиу-джитсу. Позже немецкие социальные работники послали его работать на ферму в Намибии, где пытались вернуть малолетних правонарушителей на путь истинный. Это место должно было отвратить их от агрессии и показать, как хорошо вернуться домой. Кусперт сказал, что это было как пойти в армию. Они должны были вставать на рассвете, работать на ферме, где выращивали овощи и фрукты, а также домашний скот. Это была жестко организованная система с суровой дисциплиной, но при этом Кусперт впервые оказался среди других людей с темной кожей. Ему понравились те несколько недель, которые он провел на ферме, но его поведение и взгляды на мир не особенно изменились.