Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

Люди, управляющие отелем, поинтересовались, что бы я хотела на обед и на ужин. Кроме меня у них была только одна семейная пара из Франции. В комнате был стул, маленький стол и кровать с парой одеял – в горах ночью очень холодно. Еще была ванная комната и балкон, откуда открывался потрясающий вид. Далекая гора была покрыта снегом и льдом, а ближайшие пики были коричневыми, каменистыми. Можно было разглядеть дома деревушки у подножия горы. Воздух был чист и пах древесным дымом. Я слышала карканье ворон, а не шум автомобилей.

Два дня я выходила из своей комнаты только для того, чтобы в одиночестве посидеть на террасе отеля, откуда тоже открывался чудесный вид на окрестности. Я смотрела в небо, попивая чашку за чашкой сладкий мятный традиционный марокканский чай.

Хотя я и взяла с собой Киндл, я не включала его с того времени, как нас освободили из заключения в Египте. Теперь мне захотелось почитать какую-нибудь книгу из тех, которые были в его памяти. Я зарядила батарею и включила прибор. И тут я заметила что-то странное. Киндл утверждал, что я добралась почти до конца «Почему мужчины любят сук» – книги, о которой я говорила Нику, – хотя я только начала ее читать, когда парни из разведки забрали мои вещи.

Прямо на террасе я начала смеяться так же сильно, как раньше плакала. Я представила себе наших дознавателей, которые всю ночь читали книгу, возможно, надеясь найти в ней какие-нибудь смачные истории, а в итоге обнаружили, что это просто советы одиноким женщинам.

Мы с Ником вернулись в Каир весной того же года, через два месяца после отставки президента Мубарака. На стойке иммиграционного контроля долго изучали мой паспорт, но в конце концов въезд в страну разрешили.

Приехав в дом друзей, где я остановилась, я получила электронное письмо от Марвана: «Здравствуйте, как ваши дела? Я тоже в Каире». Не отслеживал ли он мои передвижения? Не пытался ли запугать меня? Не надеялся ли, что я уеду?

Мне не хотелось всю оставшуюся поездку терзаться этими вопросами. Я решилась на отчаянный шаг.

Один мой европейский источник назвал мне имя координатора служб безопасности и разведки в Министерстве иностранных дел Египта. Он был одним из тех людей, которые, по всей вероятности, контролировали все спецслужбы страны. Я решила нанести ему визит.

Попав в кабинет этого человека, я сказала, что, как он уже знает, мы с коллегой пережили в Египте чрезвычайно неприятный опыт. «Мы вернулись, потому что должны закончить наше расследование для книги, – сказала я. – Мы ничего не скрываем. Все знают, что мы журналисты, и все понимают, что мы здесь в последний раз».

Он кивнул и спросил, не хочу ли я закурить. Я отказалась, но разрешила курить ему. Он зажег сигарету. Я рассказала, что получила письмо от своего бывшего тюремщика и хотела бы услышать его мнение о том, что все это значит. Он посмотрел на меня и улыбнулся.

– Может быть, он просто дает вам знать, что они с друзьями хотят убедиться, что вы в безопасности, – сказал он.

– А я здесь в безопасности? Мы с коллегой в безопасности или ваши спецслужбы снова накинутся на нас?

Он докурил сигарету и смял окурок в пепельнице.

– На свете не слишком много людей, у которых хватило бы пороху прийти сюда, ко мне, после того, что с вами случилось.

Он встал и извинился, сказав, что ему надо позвонить.

Через несколько минут он вернулся.

– Вам всегда рады в Египте, мисс Суад. Вот номер моего мобильного телефона. Если у вас возникнут какие-то проблемы, звоните мне.

Следующие несколько недель мы с Ником работали. Мы закончили исследования для нашей книги без всяких вмешательств служб безопасности. О Марване я больше никогда не слышала.

Как и весь мир, первую половину 2011 года я провела, наблюдая, как взрывается Ближний Восток. В январе, через месяц после того, как тунисский продавец фруктов Тарек аль-Тайеб Мохаммед Буазизи превратил себя в живой факел, породив этим волну протестов по всей стране, тунисский президент Зин эль-Абидин бен Али, который провел на своем посту двадцать три года, подал в отставку. В феврале, вскоре после того, как мы с Ником уехали из Египта, президент Хосни Мубарак после тридцати лет правления сложил с себя полномочия. В Ливии Муаммар Каддафи сошелся с мощной вооруженной оппозицией в конфликте, который вскоре разорвет страну на части. А в Сирии началось движение по свержению Башара аль-Ассада. Международное сообщество оказывало поддержку группам повстанцев, и весь регион просто заполонило оружие.

В начале я разделяла всеобщий оптимизм по поводу демонстрантов, которые прежде всего хотели сказать: «Мы хотим изменений в нашей стране, и именно поэтому мы протестуем». Я понимала их гнев и желание привлечь как можно больше людей, чтобы их слова были услышаны. Многие десятилетия лидеры этих стран выступали против монархии, объявляя свои государства демократическими республиками. Но хотя технически они такими и являлись, в действительности вся власть принадлежала маленьким группкам элиты. Друзья семьи президента становились все богаче и богаче, а остальные люди – все беднее и беднее. С таким же успехом эти страны могли называться королевствами. Более того, многие арабские лидеры недооценивали значение социальных сетей в своих странах. Они делали все, что могли, чтобы контролировать местную прессу, но все растущая доступность Интернета давала людям другие источники информации и способы взаимодействия.

Тем не менее, когда революции разгорелись, я все больше и больше волновалась из-за того, как «Арабская весна» освещалась в международной прессе, и того, что западные лидеры о ней говорили. Кажется, люди считали, что страны Ближнего Востока в одну ночь превратятся в открытые демократические государства в западном стиле. Во многих случаях протестующие заявляли, что они хотят именно этого. Но воплощение таких изменений на практике требовало сложных проектов протяженностью на несколько десятилетий, и об этих проектах, кажется, никто и не говорил. Я чувствовала, что многие на Западе – так же как и некоторые люди в арабском мире – надеются, что все свершится как по мановению волшебной палочки.

Однажды в конце зимы или начале весны я получила срочное сообщение от берлинского имама, с которым познакомилась пару лет назад: «Салям, Суад, вы можете мне объяснить, что происходит? Это очень важно».

– Я вижу, что все больше и больше молодых людей из моей общины говорят, что они уедут и присоединятся к джихаду, – сказал имам, когда я связалась с ним.

– А что в этом нового?

Больше десяти лет назад устойчивый поток молодых мусульман отправлялся на войну в Афганистан и на территории племен в Пакистане, повторяя путь угонщиков 11 сентября.