Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

– Не беспокойтесь, фотографировать мы эту встречу не будем.

Для интервью мне выделили пятнадцать минут. Премьер-министр был очень самоуверенным мужчиной с горделивой, строгой осанкой. Я слышала, что на него много раз нападали, и ожидала, что он будет высокомерным и неприятным. Напротив, во время интервью он показал себя серьезным политиком, который не боится вступать в жесткие споры. Премьер-министр с большим уважением относился ко мне и с куда меньшим – к протестующим. Он называл демонстрантов «террористами», которых поддерживает Иран, и говорил о том, как шах Ирана уже однажды пытался заявить права на Бахрейн. Премьер-министр встречался с ним лично и предупредил насчет вмешательства. Он сказал, что главная проблема Бахрейна не в разделении на суннитов и шиитов, а в арабско-персидском противостоянии, которое существует уже многие годы.

– Все это вмешательство Ирана, – сказал он, заметив, что его правительство потребовало, чтобы посол Ирана покинул страну.

Я спросила, не думает ли он, что после стольких лет на этом посту пришла пора его покинуть. Референт, сидящий позади премьер-министра, побелел. Министр же ответил, что все зависит от короля. «Моим долгом было и остается защищать страну, и я буду делать это до последнего дня своей жизни. Поверьте, если бы только мое положение вело к нестабильности, я бы ушел со своего поста еще в прошлом году. Но это просто удобное оправдание для оппозиции».

Я бросила премьер-министру вызов, спросив о нарушении прав человека. Он признал, что правительство совершило «ряд ошибок», но добавил, что по их поводу ведется расследование. Когда мы встали, чтобы попрощаться, референт счастливым вовсе не выглядел. Тем не менее, премьер-министр сказал мне, что получает удовольствие от «бросающих вызов споров».

Оптимизма мне эти разговоры не добавили. После интервью с Али Салманом и премьер-министром оставалось такое впечатление, что два этих человека не желают идти на компромисс ради какого-то решения проблемы.

Примерно в то время, когда я брала интервью, появилась новость о том, что Абдулхади аль-Хаваджа объявил голодовку. Абдулхади был одним из президентов бахрейнского Центра защиты прав человека, являющегося неправительственной организацией. Недавно он был арестован за призывы к свержению правительства.

У аль-Хаваджи были две дочери, Марьям и Зейнаб. Они обе использовали для своей деятельности социальные сети и во время восстания были частыми гостями на международных телевизионных и радиопрограммах. У женщин было двойное гражданство – Бахрейна и Германии, – и они получили образование в Соединенных Штатах благодаря стипендиям. Обе бегло говорили по-английски с американским акцентом. Они прикрывали волосы разноцветными вуалями, носили джинсы и вели разговоры о демократии и правах человека. Это были готовые подарки для средств массовой информации – женщины, которые всегда могли рассказать трогательную историю и привести правильный пример.

Между поездками в Бахрейн я встретилась с несколькими источниками из разведывательных служб Европы и Соединенных Штатов. Многие из них считали, что объявивший голодовку аль-Хаваджа, его заместитель и другие руководители оппозиционеров связаны с «Хезболлой» и Иранской революционной гвардией, хотя и не было никаких явных доказательств того, что Иран был напрямую вовлечен в протестное движение. Один сотрудник европейской разведывательной службы также связывал бахрейнскую оппозицию с Ахмадом Чалаби, шиитским активистом, который способствовал тому, чтобы Соединенные Штаты начали войну в Ираке.

Я волновалась, что эта информация может быть вброшена специально.

– Это исходит от бахрейнцев? Или от какой-то другой арабской спецслужбы? – спросила я.

– Нет, это наше собственное расследование, – ответил мой источник. – Бахрейн стал игровым полем для Саудовской Аравии и Ирана.

Я сказала, что то, что он говорил мне, противоречит общественному мнению.

– Бахрейнский Центр защиты прав человека получил международные награды даже в Европе, – указала я. – Эти люди сидят на выплатах из известных международных организаций, а вы говорите, что они связаны с признанными террористическими организациями и какими-то сомнительными личностями. Как это возможно?

Он сказал, что объяснять политику – это не его работа. Он был просто офицером разведки.

В Интернете я нашла сообщение Национального общественного радио о том, что Чалаби поддерживал и давал советы бахрейнской оппозиции. В сообщении предполагалось, что Чалаби был заинтересован в Бахрейне, потому что тот мог стать частью «Шиитского полумесяца», который включал Иран и послевоенный Ирак. Но Чалаби заявил, что обвинять его в сеянии раскола между сектами – это то же самое, что «обвинять Мартина Лютера Кинга в расизме. Разве он был расистом? Он выступал за права негров, потому что их ущемляли как негров. А этих людей ущемляют как шиитов. Поэтому, когда они выступают за свои права, это не сектантство, это потому, что их ущемляют как шиитов».

Но теперь все внимание было сосредоточено на аль-Хавадже, потому что из-за своей голодовки он мог умереть. Через посредника я обратилась с просьбой об интервью с его дочерью Зейнаб. Наша встреча состоялась на ступеньках торгового центра, где находилась кофейня «Коста». Сам центр принадлежат известному шииту, поддерживающему оппозицию, и в тот день он был практически пустым. Он стал местом ожесточенных столкновений, и в результате бизнес пришлось закрыть. Зейнаб было двадцать восемь лет, говорила она очень четко и ясно, но у меня было такое ощущение, что свои речи она заучила заранее.

Разговор начался приветливо. Зейнаб повторила все то же, что средства массовой информации рассказывали о ситуации с ее отцом. У стороннего человека могло сложиться ощущение, что он может умереть в любую минуту.

Я видела много интервью, которые Зейнаб и ее сестра давали информационным сетям, таким как CNN, BBC или «Аль-Джазира» на английском. Они говорили так, как будто выступают за «мирные протесты» и сопротивление без насилия, но никогда не рассказывали о жестокости со стороны протестующих – ни в интервью, ни в Сети.

На деле Бахрейнский центр защиты прав человека вообще не говорил о том, как протестующие оскорбляли азиатских иммигрантов или о суннитских студентах университета Бахрейна, на которых демонстранты нападали с железными штырями в руках и оставляли лежать в лужах крови, пока другие продолжали их избивать, как это было отмечено в докладе Бассиуни.

– Почему я ничего не читала об этих случаях на вашем сайте? – спросила я.

Зейнаб назвала эту жестокость «реакцией».

– Мы не хотим мира ценой свободы, – сказала она. – Мы выбираем свободу ценой мира. Мы будем продолжать свою борьбу за свободное волеизъявление и демократию. Но если все будет идти так, как идет сейчас, я думаю, что жестокости станет еще больше.