Суад Мехеннет - Мне сказали прийти одной [litres]

На железнодорожных станциях в Австрии я увидела признаки того, что это уже случилось. Меркель говорила об огромном размахе кризиса с беженцами и о необходимости временно открыть границы Германии для бегущих от войны семей. Но в некоторых странах ее речь переводили не полностью или цитировали в социальных сетях только фрагменты. Эти слова были многими восприняты как приглашение. Люди из всей Северной Африки, с Ближнего Востока и даже из Южной Азии прибывали в Турцию, уничтожали свои паспорта и присоединялись к потоку беженцев. Этот поток был так огромен, что европейские власти даже не успевали найти переводчиков и людей, которые могли бы подтвердить личность прибывающих или хотя бы опознать, действительно ли это сирийцы, спасающиеся от военного конфликта.

На железнодорожной станции в Вене я слышала много различных диалектов арабского: алжирский, марокканский, тунисский, египетский, йеменский. Также я слышала говорящих на фарси, урду и хинди.

Я познакомилась с высоким мужчиной под тридцать, которого звали Хамза. Он подтвердил, что приехал из Алжира и половину жизни провел в тюрьме за торговлю наркотиками и попытку убийства. Молодой человек сказал, что волна беженцев – это идеальное прикрытие, чтобы такие, как он, могли проникнуть в Европу. Одетый в джинсы и футболку, улыбчивый Хамза мечтал это сделать. С ним была группа друзей, которые вовсе были не похожи на людей, готовых работать уборщиками или поварами. Возможно, это прозвучит недоброжелательно, но, на мой взгляд, они выглядели как ходячее стихийное бедствие.

– Мы прилетели в Стамбул, а потом автобусом доехали до Измира, – рассказывал Хамза. – Там мы уничтожили паспорта и просто смешались с сирийскими беженцами. Потом мы на лодке поплыли из Измира в Грецию. Оттуда – в Македонию, Сербию, Венгрию, а теперь мы тут, в Вене.

Он сказал, что из Северной Африки приезжает очень много людей, чтобы присоединиться к беженцам, и представил мне кое-кого из своих алжирских друзей.

Помещения нескольких крупных железнодорожных вокзалов в Вене превратились в импровизированные лагеря для беженцев. В этих замкнутых помещениях висели запахи пота и еды, смешивающиеся с запахами мочи и фекалий – некоторые дети, да и взрослые тоже, не могли пользоваться туалетами во время своего длинного путешествия из Турции и облегчались прямо в свою одежду или какими-то другими не слишком аппетитными способами. Я заметила следы кожных заболеваний и вшей. Рассказывали, что люди, у которых было хоть немного денег, нанимали машины или автобусы, чтобы ускорить свое путешествие; остальным же приходилось идти пешком. Некоторые провели в дороге неделю и даже больше. Помимо коек и стоек с едой к услугам беженцев были говорящие по-арабски волонтеры, готовые им помочь.

Прохаживаясь по станции, я заметила, что среди беженцев преобладают мужчины. Многие говорили, что они из Дамаска, хотя кожа у них вовсе не была светло-оливковой, характерной для жителей Сирии. Напротив, они больше походили на выходцев из Северной Африки, с кудрявыми волосами, темной кожей и черными глазами. Когда я спрашивала, в каком районе города они жили, эти люди разворачивались и уходили.

Австрийский офицер службы безопасности сказал мне, что в Хорватии, Сербии, Венгрии и Австрии, не говоря уж о Турции, процветают черные рынки сирийских паспортов. Но большинство людей добираются до Вены, вообще не показывая чиновникам паспортов или каких-то других документов, поскольку двигаются вместе с потоком беженцев. Представители власти по пути могут спросить имена или страну происхождения, но документы не требуют. Авантюристы легко переходят все границы, просто объявив себя сирийцами и не предоставив этому никаких доказательств.

Услышав сирийский и иранский диалекты, я остановилась послушать. Самозванцев было столько, что настоящие сирийцы уже начали жаловаться на фальшивых, утверждая, что из-за авантюристов вроде Хамзы им скоро здесь будет никто не рад и путь перекроют.

– Посмотрите на этих людей, что они вообще здесь делают? – спросил меня шестидесятидвухлетний сириец по имени Мустафа.

Он был очень худым, его черные волосы были тронуты сединой. Мустафа приехал в Австрию с сыном и группой других сирийцев, теперь они ждали возможности купить билет на поезд в Германию.

– Мы бежим от войны и бедствий, а эти люди занимают наше место!

Он прервался, чтобы помочь потерявшей сознание женщине, дав группе афганцев возможность встать впереди него в очереди.

У настоящих сирийцев документов тоже не было, поэтому проверить, говорят ли они правду, было трудно. Когда я заговорила с несколькими людьми, которые держали в руках сирийские паспорта, оказалось, что они жили в лагерях для беженцев в Иордании, Турции или Ливане и ухватились за возможность поехать в Европу в основном по экономическим причинам.

Люди говорили, что в Германии, по их мнению, им дадут меблированные квартиры, машины, деньги на каждого ребенка, медицинскую страховку, а также шанс начать свой собственный бизнес. Некоторые молодые люди спрашивали меня, является ли обучение в университете бесплатным.

Я симпатизировала их желанию найти лучшую жизнь. Многие прошли через непростые жизненные ситуации, и страдание было написано на их лицах. Но в некоторых разговорах я просто теряла терпение. Когда я спрашивала, согласны ли они работать за все те блага, которые им предоставят, иногда в ответ я слышала: «Я не хочу, чтобы моя жена и дочь вообще работали».

«Убираться в домах и мыть посуду? – с отвращением переспросила одна сирийская женщина. – Нет, это не для меня». Ей было около тридцати, и, по ее словам, в Сирии она была учителем. Я вспомнила давний разговор с Абу Хасаном, моим водителем в Бахрейне, который выказывал подобный же ужас, услышав предположение о том, что члены его семьи могут выполнять такую работу.

Также я сомневалась в идее, которую распространяли многие немецкие политики, – о том, что большинство приехавших имеют хорошее образование и профессию. «С точки зрения образования перед нами просто цвет нации», – говорилось в статье, написанной верховным комиссаром ООН по делам беженцев. Так он отозвался о сирийских беженцах, прибывающих в Европу. «Восемьдесят шесть процентов из них окончили среднюю школу или имеют высшее образование». На железнодорожной станции я наблюдала совсем другую картину. Большинство сирийцев были фермерами или рабочими. Они не говорили ни на каком языке, кроме арабского, и в школе учились недолго. Само по себе это не было проблемой, но политики и средства массовой информации рассказывали совсем другую историю, предполагая, что приток беженцев закроет все более ощутимый недостаток стареющей рабочей силы в Германии, снизит безработицу и поможет развить экономику.