Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Потом пошли станции с названиями, как будто не принадлежавшими человеческому языку: Талдан, Магдагачи, Дактуй, Тыгда… Они звучали позывными с того света, и если где-то и есть дорога в сторону ада, то по ней должны быть места с названиями, примерно так и звучащими.

Остановка в городе Свободном была краткой. Это место известно тем, что там в лагере до 1934 года сидел философ о. Павел Флоренский, пока его не этапировали на Соловки, после чего расстреляли. Пребывание в концлагере в городе Свободный как бы добавляет необходимый элемент абсурда к биографии этого странного философа, пытавшегося в XX веке доказать, что Земля есть центр мира, вокруг которого вращается Солнце. Впрочем, убийство человека за то, что он написал книгу под названием «Столп и утверждение истины», само по себе абсурд в астрономической степени.

В Благовещенск поезд прибыл темным утром, часов в шесть. Тут уже не было послаблений, форточки не открывали — «не положено». Лучше бы было снова раздеться, но городской конвой мог появиться «без предупреждения» в любой момент. Разгрузка начиналась как раз с тройника, и стать последним в игре «без последнего» не хотелось. После обычных стонов, просьб и ругани вагон даже затих — похоже, что весь «контингент» стал жертвой теплового удара.

Опоздание конвоя на час — полтора было нормой, но редко опаздывали на дольше. Однако это было воскресенье, и солдаты сидели в казарме на «политучебе», которая была важнее всего — тем более самочувствия «контингента». Воронки появились только ближе к полудню.

Благовещенск — маленький город, всего 200 тысяч населения, и путь от вокзала был недалек. Однако, выскочив из столыпина насквозь мокрыми от пота, мы тут же промерзли и после двадцати минут езды уже дрожали от ядреного дальневосточного холода.

«Психов» выгрузили вместе со всеми в здании СИЗО, на территории которого СПБ и располагалась. Нас отделили, отправили в баню — это была какая-то странная баня, устроенная прямо на вахте, всего на четыре рожка. Мы долго сидели в предбаннике, пытаясь согреться, потом все же определили, что быстрее всего это получится под горячей водой, и, дрожа, стянули с себя одежду и залезли в душ.

Никто почему-то не торопил и вообще не появлялся. Сильно хотелось есть. Долго сидели, ожидая надзирателя, которого почему-то не было. Павельев догадался, что в воскресенье дежурный врач не хочет принимать новеньких, оставляя их ночной смене, — видимо, так и было.

Небо в окошке потихоньку гасло, зимой темнело рано, появились первые звезды. Конев с Мещеряковым сидя дремали, я расспрашивал Павельева о Благовещенской СПБ, сверяя это с тем, что знал из правозащитных изданий. Уже после того, как о СПБ начали писать в прессе, выяснилось, что правозащитниками она была описана довольно точно. И, как там и говорилось, Благовещенская СПБ была одной из худших СПБ Советского Союза.

Специальная психиатрическая больница МВД в Благовещенске была создана в 1965 году, в первую волну наплыва «карательной психиатрии». Под нее приспособили здание, и так уже служившее тюремным нуждам, — «крытую» тюрьму для отрицаловки из дальневосточных лагерей.

Особых изменений это не потребовало. Разве что шконки заменили больничными кроватями, сваренными из толстых металлических труб, и сняли с окон зонты — но этот акт гуманизма тут же обнулили, поставив на окна с внутренней стороны мелкую сетку. Из-за нее камеры лишились вентиляции, а в зимнее время — еще и видимости, ибо недосягаемые для зэков стекла зарастали за зиму толстым слоем изморози. Правда, во двориках в подражание обычным психбольницам разбили газоны и поставили грибочки — для тени в знойные летние дни.

Первоначально в СПБ было только два отделения, в них находилось менее двухсот человек. Однако находилось подолгу: комиссии в то время случались только раз в год. Выписывали редко, так что почти все зэки «первого призыва» досидят до начала 1970-х.

Еще в 1960-е Благовещенская СПБ приобрела печальную славу пыточной. Здесь почти каждого нового зэка протаскивали через курс сульфозина и аминазина. Применяли и скипидар, который кололи внутримышечно.

Кроме сульфозина и скипидара, в Благовещенской СПБ с самого начала применяли и «кулазин», как называли его зэки, — ну, или попросту избиения. В Казанской и Ленинградской СПБ в коридорах всех отделений дежурила пара из санитара-зэка и надзирателя — сотрудника МВД, который не давал зэку особо распускать руки. В Благовещенске все было иначе. Здесь и днем и ночью «контингент» был в полной власти санитаров-зэков, которые колотили всех по своему усмотрению — ну, и по указаниям медсестры.

Условия были таковы, что в 1970 году из Благовещенской СПБ бежал политзаключенный Алексей Андреев. Он бежал не на свободу, а только для того, чтобы доехать до Москвы и сдаться там в МВД, умоляя отправить его в любую другую СПБ. Просьбу уважили, и Андреев досиживал свой срок в тоже не лучшей Сычевской СПБ — но ни разу о побеге не пожалел.

Тотальный беспредел, конечно, не довел до добра. В СПБ разразился кровавый бунт. В 1972 году санитары Второго отделения вытащили в туалет на экзекуцию зэка. Тот оказался лагерником и давать себя бить не собирался. Зэк выломал кусок водопроводной трубы и им проломил череп одному из санитаров. На сигнал тревоги сбежались санитары из других отделений, тем же куском трубы они забили зэка насмерть. В отделении начался бунт, заключенным удалось выломать двери двух камер, и они сцепились с санитарами, превратив коридор в поле битвы.

На подавление бунта пришлось вызывать солдат из соседней части внутренних войск. В тот же день еще одного зэка забили насмерть, прочих участников положили на вязки и долго кололи.

После бунта бить стали меньше, и уже никого не заколачивали до смерти. По-прежнему били, ломали челюсти и ребра, выбивали зубы, но не убивали.

В 1970-х в дополнение к избиениям и нейролептикам на зэков надвинулась новая напасть — перенаселение. Как и прочие СПБ, Благовещенская имела свой четко определенный географический «ареал»: весь Дальний Восток и Сибирь восточнее Иркутска, что составляло чуть ли не половину территории СССР. Мест в СПБ, рассчитанной всего на двести человек, не хватало. Спали по трое на двух сдвинутых койках, а совсем невезучие располагались на матрасе на полу.

Так СПБ начала расширяться. В 1970 году к главному зданию была сделана первая пристройка в два этажа, нижний заняли кухня и столовая, а на втором поместилось Третье отделение; численность заключенных СПБ дошла до трехсот человек.

Еще через два года было открыто Четвертое отделение, но не в самой СПБ, а в шести камерах СИЗО. В камерах при этом ничего не меняли: даже зонты так и оставались на окнах, и «освобожденные от уголовной ответственности» пациенты спали на двухэтажных шконках. В этом крошечном и нелепом Четвертом отделении была своя символика, знак и направление роста самой тюремной психиатрии. Если до того она, как дитя, забавлялась с заключенными, подчас их наказывая, подчас балуя — грибочки во двориках, газоны, прогулки по два часа, — то с начала 1970-х произошла метаморфоза. Грибочки во двориках спилили, траву газонов повыдирали с корнем, прогулки сократили до 30–40 минут в зависимости от времени года.