Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

С самого основания СПБ там находился Григорий Яндышев — бывший военный летчик, попавший в плен еще во время Финской войны. За это он отсидел пятнадцать лет вплоть до реабилитации при Хрущеве, а в 1964 году был арестован снова. Психиатрический ГУЛАГ оказался для него похуже сталинского: Яндышев уже не вышел из него на свободу и умер в СПБ в 1971 году.

По «второму кругу» в СПБ оказался и другой сталинский зэк — бывший простым рабочим, экономист по образованию, Дмитрий Рябованов из Хабаровска. Рябованов принадлежал к довольно многочисленной в СССР секте «истинных ленинцев», считавших, что Сталин «исказил ленинизм». Для исправления «искажений» вместе с другими рабочими Рябованов устроил марксистский кружок, где в основном занимались чтением классиков марксизма. Когда в 1968 году КГБ потребовал прекратить этим заниматься, Рябованов написал письмо Брежневу, жалуясь, что на заводе «за разъяснение трудов Энгельса, Маркса, Ленина преследуют всевозможными средствами» — чем и подписал себе ордер на арест.

Еврей из Биробиджана Евгений Шахнюк сел в восемнадцать лет за распространение «сионистских листовок». Он пробыл в СПБ пять лет, и в декабре 1980-го еще там находился — его выпишут в общую психбольницу через месяц после моего приезда.

Пять лет пробудет в СПБ и капитан дальнего плавания из Владивостока Саламат Чураев. Его «преступление» заключалось в том, что в 1976 году во время стоянки в заграничном порту он без разрешения ответил на приглашение капитана стоявшего рядом американского торгового судна — и отправился в гости к американцам. По прибытии во Владивосток Чураев попадет под пресс гэбистской «профилактики»: его понизят в должности, снимут с заграничных рейсов, исключат из партии. Гордый чеченец будет жаловаться, на партсобраниях наговорит много криминального — за что и получит статью 190-1.

Довольно много политических попадало в Благовещенскую СПБ, будучи арестованными при попытке перейти китайскую границу. За редким исключением, никто из них не собирался жить в Китае, но по неизвестным причинам считал, что оттуда можно будет уехать дальше — в США, Канаду или Австралию. Полагать, что коммунистический Китай не совсем «коммунистический», было наивной иллюзией, за которую беглецам приходилось дорого платить. Китайские власти доброжелательно относились к тем, кто соглашался жить в Китае, но выдавали СССР всех прочих.

Кандидат физико-математических наук Штерн прожил в Китае пять лет, пока трудности адаптации к китайскому режиму не заставили его добровольно вернуться назад в 1972 году. Следующие пять лет Штерн провел в СПБ, после которых маоистский Китай уже казался ему раем.

Как бы с целью сохранения вселенской симметрии в Благовещенскую СПБ отправляли и беженцев с другой стороны — китайцев и северокорейцев. В СПБ китайцы и корейцы имели VIP-статус иностранцев. Они сидели в отдельных камерах, получали лучшую еду, а главное, несмотря на психиатрические диагнозы, им почти не давали нейролептиков. Рассказывали, что один кореец, имевший в свое время несчастье побывать в корейских лагерях, весьма положительно отзывался о СПБ, говоря, что не только в лагере, но и вообще никогда в жизни так хорошо не кушал. Больше всего кореец боялся депортации на родину. Похоже, именно это с ним и случилось, так что уже никогда в жизни ему не пришлось так хорошо и славно питаться, как в СПБ, — да и вообще вряд ли он остался жив.

Где-то в середине 1970-х по ГУЛАГу пошел слух, будто бы в Благовещенской СПБ находится старый швед, который не помнит своего имени и по внешним приметам мог быть Раулем Валленбергом. Эта информация попала в правозащитные издания и оттуда — на Запад. Как выяснилось, слух был обычной гулаговской «парашей» — никакого шведа в Благовещенской СПБ никогда не было.

Зато там побывал странный американец, который поставил своей жизненной целью объехать земной шар «зайцем» без билетов и виз. Его «выловили» во Владивостоке из трюма судна, возвратившегося из Латинской Америки. Американец пробыл в СПБ недолго, был депортирован — за него по крайней мере можно быть спокойным, он вряд ли оказался в американской тюрьме.

С самого основания СПБ ее бессменным начальником служила подполковник МВД Людмила Бутенкова. На своем посту она пересидела всех советских правителей начиная с Брежнева, поставив тем самым своего рода рекорд — к сожалению, не занесенный в Книгу Гиннесса. Рекорд был достигнут несложным путем: муж Бутенковой сам служил на высших должностях в управлении МВД.

Павельев описывал Бутенкову довольно невнятно. «Крупная баба каштанового цвета, незлая…» — сам того не зная, повторял он известный тезис Ханны Арендт о «банальности зла». Как представитель преступного мира Павельев был более точен в описании золотых украшений Бутенковой. Она вся ходила в золоте: золотыми были ее сережки, очки, перстни и даже зубы. Золото Бутенкова добывала сама. СПБ была своего рода ее персональной золотой жилой, которую она в меру возможностей и разрабатывала.

Источников дохода было три, а то и больше. Как и во всех психиатрических учреждениях, где находились принудчики, всегда можно было получить подарок с тремя нулями за выписку поскорее. Объективных критериев не было, контроля тоже, не было и ответственности. Так что достаточно было только не зарываться и делиться деньгами по иерархии.

Другой золотой жилой были швейные мастерские. Они производили, кроме прочего, медицинские халаты и простыни, излишек которых какими-то левыми путями отправлялся в магазины.

Наконец, СПБ была еще и складом продуктов. Регулярно туда поступали туши мяса, рыба, масло, сахар — все это можно было легко «списать» и отправить куда-нибудь в деревни, где не очень опрятного вида кавказцы в телогрейках прямо из автофургонов продавали еду обрадованным голодным гражданам. Скрыть это от посторонних глаз было невозможно, посему всем сотрудникам СПБ за молчание выдавался карт-бланш на воровство — и редко когда врач или старшая медсестра уходили со смены без авоськи с продуктами.

Как и Бутенкова, психиатры СПБ большей частью попадали туда по блату через знакомства и родство с офицерами МВД. Муж зама Бутенковой — Галины Шестаковой — также служил в УВД. Опером СИЗО работал муж врача Третьего отделения, миловидной Екатерины Ягдиной, кто-то из психиатров сам ранее работал в ГУЛАГе. Так, начальника Восьмого отделения Дмитрия Прокопчука зэки помнили еще фельдшером на местной зоне. Каким-то образом он получил высшее медицинское образование и через несколько лет выплыл в СПБ уже как психиатр. Особой метаморфозы не произошло. Прокопчук был известен как садист и общался с «пациентами» примерно так же, как некогда с лагерными зэками — не стесняясь и мата.