Виктор Давыдов - Девятый круг. Одиссея диссидента в психиатрическом ГУЛАГе

Ни у Кощея, ни у Хусаина вещи не задерживались. Выбрав удобный момент, кто-нибудь из них сторговывал награбленное конвойному солдату или сержанту. Совместное предприятие работало очень эффективно, солдаты редко платили деньгами, но пачки сигарет сыпались в клетку, в свою очередь за деньги конвой продавал водку и чай.

Чифир заваривали тут же в моей кружке. Дело это было сложное. Надо было вскипятить пол-литра воды, при этом не устроить ненароком пожара. Варили Кощей с Хусаином на пару: Кощей держал кружку рукавицей, у Хусаина в одной руке был факел из вафельного полотенца, другой он быстро перехватывал сгоревший пепел, чтобы не чадил.

Я бы с удовольствием поспал, но отказываться от чифира не принято — в тюрьме это не только напиток, но и ритуал. Сидя в сумраке дальнего угла клетки, как в укрытии, молча отхлебывали из кружки по два глотка и передавали по кругу дальше. На вид чифир больше похож на нефть, чем на чай, и неудивительно, ибо в пол-литровую кружку засыпается сразу вся пачка чая. Напиток тут же вставал в горле, но когда тошнотная реакция проходила, то появлялась бодрость и, как на пружинке, подскакивало настроение. После этого закуривали и переходили к беседам.

Кощей считал, сколько заработает конвой за сутки этапа. По его расчетам, получалось, что не менее 300 рублей, что были две средние зарплаты. Такая маржа на сделках не снилась и акулам Уоллстрита. Пачка чая ценой в 38 копеек продавалась за пять рублей, чекушка водки за два с мелочью стоила двадцать пять. Еще в ассортименте были одеколон и сигареты с фильтром, но на них было меньше спроса. Прибыль, конечно, распылялась: свои дивиденды должно было получить и начальство. Однако еще через несколько дней этап пойдет назад — так что за месяц должна была набегать серьезная сумма.

Чифир как-то примирял с окружающим сюром, спать уже не хотелось, да и делать это было непросто. Поезд часто останавливался, начинался топот, крики разгрузки-погрузки, потом наступало время водопоя и оправки. К утру Кощей пригласил выпить водки, после пары глотков я с непривычки и усталости захмелел и, наконец, смог заснуть.

Когда я проснулся, поезд приближался к Уралу, степи постепенно стали сменяться холмами. В Уфе Столыпин простоял долго. Его разгрузили почти весь — и тут же забили снова под завязку. Среди прочих в клетке оказались человек пять башкир. Молодые ребята, они были, как братья, — все коренастые, кривоногие, со сросшимися бровями. Башкиры пахли деревней, потом, овчиной. Вели себя так, как будто, кроме них, в клетке не было никого. Разговаривали только на своем языке, редко отвечая по-русски на вопросы, но сами никогда не заговаривали первыми. Хусаин в шутку хлопнул одного из них по плечу — тот тут же встал в боксерскую стойку. Запахло дракой, но Кощей кое-как урегулировал конфликт. К вечеру всех башкир развезли по сельским КПЗ.

Столыпин чем-то напоминал живой организм. Он заполнялся битком, как будто расширяясь, при подходе к областным центрам, там «выдыхал», становился «тоньше» и моментально заполнялся снова, «вдыхая». При подъезде к границам области вагон снова «выдыхал» и пустел.

Холмы постепенно становились выше, потом они превратились в невысокие поросшие лесом горы. Среди сосен прятались поселки и городки, где все дома были расставлены вокруг одного большого здания добывающего завода или шахты.

— Смотрите! — закричал какой-то зэк, явно первоход. — Вон мой дом — пятиэтажный кирпичный!

— Ага. Раньше жил рядом с тюрьмой, теперь живу рядом с домом, — откликнулся Кощей. Зэк обиделся.

В свободное время Кощей вводил меня в курс системы психиатрической экспертизы в СССР. Она оказалась куда запутанней, чем я думал, ибо знал ее только на уровне кодексов. В этом лабиринте самым первым коридором была амбулаторная экспертиза — зэки метко прозвали ее «пятиминуткой». Это было лишь небольшим преувеличением — некоторых людей признавали невменяемыми после 10–15 минут общения с экспертами. Для того чтобы превратить «пятиминутку» совсем в карикатуру, ее часто проводил только один психиатр, остальные члены комиссии ставили свои подписи post factum, даже не видя подэкспертного.

Впрочем, заключение о невменяемости «пятиминутка» выносила редко. Чаще эксперты делали заключение о необходимости провести экспертизу стационарную, и подэкспертный проползал в лабиринт дальше. Судебное отделение имелось в каждой областной психбольнице, в Москве действовали несколько экспертиз. Стационарная экспертиза продолжалась ровно четыре недели, иногда кого-то задерживали на второй срок.

Областная экспертиза могла вынести свое заключение, а могла и пропихнуть подэкспертного еще глубже в лабиринт — на региональную экспертизу. Таких было всего с десяток на весь СССР, Самара как раз относилась к компетенции региональной экспертизы в Челябинске.

Последним и окончательным тупиком в лабиринте была экспертиза во Всесоюзном НИИ общей и судебной психиатрии имени В. П. Сербского [38] Ныне Национальный медицинский исследовательский центр психиатрии и наркологии имени В. П. Сербского. . Остроумные зэки сократили название до краткого — и очень по сути — Серпы.

Туда попадали из любого коридора лабиринта, часто там же проходили свою первую экспертизу москвичи. Серпы были полным тупиком — их заключение принималось судами за абсолютную истину, опровергнуть которую не могли бы ни Фрейд, ни папа римский. При этом в самих Серпах могли отправить в корзину заключение любой из прошлых экспертиз.

КГБ этим умело пользовался, и когда первая экспертиза в Ташкенте признала генерала Григоренко вменяемым, то его отправили в Серпы, где написали уже «правильное» заключение.

Поезд останавливался на станциях со странными тюркскими названиями — Чебаркуль, Бишкиль, Биргильда, — собирая там арестантов в челябинскую тюрьму. Вечером мы выпили чифир в последний раз. Поток «дани» снизу как-то иссяк — то ли конвой опережал гопников, то ли народ на Урале жил беднее. Уже почти на подъезде к Челябинску сбылась мечта Кощея, и он смог увидеть Зину лицом к лицу — во вполне интимной обстановке. Впрочем, это, наверное, была другая Зина — первую выгрузили в Уфе. Операция была сложной и дорогостоящей, Кощей отдал солдату 25 рублей, достав двадцать из заначки в пальто и добавив туда пять рублей, заплаченных тем же солдатом за новенькую электробритву.

За эти деньги солдат вывел Зину в пустую клетку под нейтральным предлогом — подмести мусор, — и туда же завел Кощея. Ложем для любовников стала деревянная лавка, на которую Кощей как джентльмен постелил пальто, в тусклом свете сцена должна была выглядеть очень романтичной. Кощей вернулся быстро, минут через пятнадцать — с расстроенным лицом футболиста, который не смог забить пенальти.