Сева Новгородцев - Настоящий джентльмен. Часть 1

Как-то они были у нас в гостях в камденской квартирке. Еще вовсю шел ремонт, но была уже зона, готовая для приемов. Там висели большие фотографии, наклеенные на пенокартон, как на выставке. Греция, наше первое плавание на арендованной яхте к Кикладским островам — Кея, Китнос и Парос. Яхта была крохотная, 27 футов (8,2 метра), без штурвала, с румпелем. Помню, как самолет прилетел в Афины поздно ночью. Разместившись в гостинице, решили не ложиться спать, а пошли встречать рассвет к Парфенону (силуэт Арчибальдовны на фоне восходящего древнегреческого солнца получился замечательно). На следующий день поехали в порт Пирей принимать яхту. У меня тогда еще не было яхтенного диплома, поэтому я привез целый ворох бумаг, нотариально заверенных переводов моего диплома из Макаровки (пригодился все-таки!).

Кикладские острова можно рисовать двумя цветами — белым и бирюзово-голубым. Все дома каждый год подбеливают, ставни и крыши подголубливают.

Наши гости, что называется, «завелись» на эти картинки. Колыбель Европы. Романтично, благородно. Это вам не на пляже валяться среди лежаков с тучными телами. Решено было ехать всем вместе.

Я забронировал на конец мая, до наступления жары, парусную яхту длиной 33 фута (10,05 метра) с двумя туалетами. В мае полетели в Афины, оттуда в Пирей. Когда принимали яхту, случился конфуз — дали задний ход, а в воде рядом с винтом болталась веревка, швартовый конец. Он намотался на винт и мотор встал. К счастью, в комплект оборудования яхты входили ласты и маски. Я нырял к винту и в мутной портовой воде отчаянно резал проклятую веревку.

Из Пирея пошли на юго-восток, вдоль побережья Аттики, по Афинскому заливу Сароникос. До мыса Сунион было 15 миль, примерно два с половиной часа ходу. Я держал близко к берегу, зная, что на оконечности мыса, на траверсе острова Патроклос, открывается чудный вид на руины древнего храма Посейдона. Его воздвигли еще при Перикле, в V веке до нашей эры. Храм построен на скалах, это 60 метров над уровнем моря, из 38 колонн осталось 16, но и это — чудо сопромата, устоять две с половиной тысячи лет!

День был солнечный, на небе — ни облака, проплывавшую за бортом Аттику можно было разглядывать без бинокля. Ирина была возбуждена и все время едко комментировала, подмечая недостатки греческой жизни — недостроенные дома, дороги в рытвинах, мусор, который сбрасывали со скал.

Поначалу это казалось забавным, но в конце недели стало действовать на нервы. Тогда же я подумал, что неделя на борту «Механика Евграфова», проведенная под снотворными таблетками, для Ирины, видимо, даром не прошла.

Ветра не было, шли под мотором. Еще у храма Посейдона в легкой дымке был виден гористый остров Кея. До него было 15 миль. Я поручил Алику найти на карте подходящую стоянку. Мы решили зайти в ближайшую удобную бухту, Вуркари, где бросили якорь.

На якоре стоять экономически выгодно, это ничего не стóит, но шкиперу, то есть мне, ночью беспокойно. Средиземное море в его Эгейской части непредсказуемо, вдруг ниоткуда начинает дуть ветер, порой так сильно, что и якорю не удержать. Яхту может снести на камни, и тогда неприятностей не оберешься.

Навигация на Кикладских островах — миниатюрная, почти игрушечная. До следующего острова, Китнос, 12 миль. Не нужны ни карты, ни приборы, все видно невооруженным глазом. Древним грекам было удобно ходить на своих пентеконторах, биремах и триремах от одного острова к другому.

От Китноса пошли на Сирос (27 миль). Подул южный ветер, я распустил стаксель — с основным парусом решил не возиться, команда неопытная. Раньше, когда-то, стаксель надо было поднимать, но на современных яхтах давно стоят барабаны закрутки, и парус просто наматывается и разматывается, вращаясь вокруг барабанов на подшипниках. Управляется это устройство из кокпита, что удобно, потому что не надо бегать по палубе и можно все делать самому, не отходя от штурвала.

После Сироса был Миконос, там решили встать на ночь у причала — черт с ними, с расходами. Решение оказалось очень правильным, потому что в три часа ночи мы все проснулись от громкого стука: наша яхта колотилась о соседнюю. Стуки были глухие, поскольку по обеим бортам висели кранцы, надутые резиновые сосиски, смягчавшие удар. В маленькой гавани царила паника, все команды вылезли на причал и пытались защитить свои яхты от стихии. Ветер выл и срывал верхушки волн.

Оставаться в гавани было опасно, за возможное повреждение пришлось бы платить. В памяти всплыл термин, услышанный на лекциях по морскому делу: «Выходим штормовать в море!» Там, конечно, несладко, баллов 7 или 8, но это не океан, не перевернет, особенно если идти поперек волны. К тому же тьма кромешная. Я попросил Алика найти мне какой-нибудь ориентир, и он отыскал на карте маяк Ливада на соседнем острове Тинос.

Я надел на себя штормовой костюм, потуже затянул на голове капюшон, и мы покинули гавань, держа примерный курс на маяк, который был еще не виден. Море встретило нас жесткими оплеухами, яхту вздымало и обрушивало, палубу и кокпит заливало водой. Моя команда спряталась внизу, в каютах, все иллюминаторы и переборки были задраены.

Я стоял у штурвала, пытаясь понять направление волн. Через полчаса открылся маяк Ливада, появился ориентир в ночи, а еще через час небо на востоке начало светлеть. По лицу мне били потоки соленых брызг, я крепко держался, стараясь не упасть, и во все горло пел песню из кинофильма «Семеро смелых»:

С рассветом шторм стал постепенно стихать, и на подходе к Сиросу я открыл люк, чтобы узнать, как себя чувствуют девушки и мой второй штурман. Дамы были в легком шоке, но держались. С дивана, из-под кучи одеял, вылез Алик. Лицо его было зеленого цвета.

После Греции мы продолжали время от времени встречаться, но года через три или четыре с Аликом произошла беда. После перенесенного вирусного гриппа он обессилел. Энергии не было совсем. Ему пришлось бросить работу, он ходил по врачам, но диагноза никто не мог поставить. В Национальном здравоохранении работают отзывчивые и самоотверженные люди, но у них есть норма выработки — на одного больного больше 10 минут не выходит.

Алик перепробовал все: ходил к китайским врачам, гомеопатам, на японский массаж — ничего не помогало. Так прошло семь лет. О своих мучениях он рассказал потом, в 1996 году, когда пришел в себя. Рассказал не только нам, а всей стране в передаче, посвященной уринотерапии.