Сева Новгородцев - Интеграл похож на саксофон

Чувство юмора Коле не изменяло. Он нашел палку от швабры, подрезал ее так, чтобы она туго входила в пиджак, распирая его от плеча до плеча, создавала подобие кавалерийской бурки, влезал в эту конструкцию и громогласно объявлял: «Выступает НИКОЛАЙ ШИРМА!» Зрелище было настолько комическое, что это начало мешать концерту.

Пришлось забрать пиджак меньшего размера у Сереги, отдать его Коле, а Серегу перевести за кулисы играть в микрофон. Серега обрадовался, устроил себе удобное гнездо, перестал бриться и однажды сказал в своей подчеркнуто дикторской манере: «Давайте я буду из гостиницы по телефону играть, пусть только Ляпка громче счет дает!»

«Молодцы» выехали из Ленинграда 10 сентября, ранней и еще теплой осенью. Оделись по погоде — плащи, курточки. В Свердловске грянул мороз, ночью доходило до 40 градусов. Прогулка в плаще была равносильна самоубийству.

Утром в воскресенье мы заказали такси, быстро шмыгнули в машину и попросили отвезти на барахолку. Люди, лошади, провода — все было покрыто густым инеем, над рынком стояла туманная изморозь. Машина медленно ехала вдоль рынка, пассажиры всматривались в торговые ряды. Мы увидели мужичка, продававшего овчинный тулуп. Замерзший артист выскочил из машины, схватил тулуп, надел его на себя и, стуча зубами, спросил: «Сколько?»

Отправляясь в Астрахань, я запасся зимней одеждой, а главное, подбил болгарской овчинкой подаренное отцом кожаное пальто. Пальто это сохранилось с войны, оно поступило в СССР по американскому ленд-лизу вместе с шоколадом, яичным порошком, свиной тушенкой и грузовиками «студебеккер».

Грузовики «студебеккер» доставили в СССР в количестве 427 тысяч 700 штук. А были еще пароходы, паровозы, железнодорожные вагоны, тракторы, электростанции и многое другое…

Ветераны отечественной дипломатии, может быть, еще помнят эту забавную историю. В разгар войны в СССР прибыла представительная делегация из госдепа, которую встречали на аэродроме по высшему разряду. Однако высокопоставленные союзники от объятий старательно уклонялись и монотонно, через переводчика, задавали один и тот же вопрос: почему, дескать, нас встречают одни шоферы?

Чтобы все встало на свои места, надо взглянуть на ситуацию глазами американцев: не только встречавшие их советские генералы, но и другие официальные лица практически поголовно были упакованы в кожаные пальто, которые поставлялись в комплекте со «студебеккерами». В Америке такую одежду, кроме шоферов, действительно никто не носил. Это была своего рода рабочая униформа, можно сказать спецовка.

В СССР же кожаные пальто, изъятые из «студебеккеров» расторопными тыловиками, стали вещественным признаком принадлежности к военной и гражданской элите. Фотохроника войны беспристрастно свидетельствует: в шоферских пальто щеголяли даже командующие фронтами. Не стали исключением и Жуков с Рокоссовским.

Одноколенко О. Тушенка в шоколаде. Итоги. 2005. № 21.

Буйволовая кожа на пальто была необычайной крепости. Отец рассказал, что однажды во время шторма его сбило волной, потащило за борт, но он зацепился за какой-то крюк петлей и остался жив. Это спасительное пальто я потом взял себе, оно было потерто, каждый год его приходилось подновлять в специальной мастерской. Женщины в марлевых повязках красили его кисточками, особой блестящей нитрокраской, как автомобиль. Носить пальто было нелегко, но защита была полная. Ночью ли накрыться в холодной сибирской гостинице, сквозь автобусную давку ли протиснуться — вещь была незаменимая, сделанная на совесть.

Все это ввозили через океан караванами судов типа «Либерти». Они имели секционную конструкцию. Их строгали с такой американской деловитостью, что поставленный тогда рекорд до сих пор не перекрыт — океанское судно на 12 тысяч тонн построили за 8 дней 17 часов и сколько-то минут. В Союз поставили товару на 13,5 миллиарда долларов по тогдашним деньгам. Сейчас это, по моим грубым подсчетам, примерно половина триллиона.

Война кончилась, по договору от 11 июня 1942 года американцы попросили заплатить. За военные поставки платить было не нужно, это безвозмездный подарок союзников, но за гражданские поставки следовало рассчитаться, как договаривались. В 1948 году советская сторона предложила отдавать понемногу в рассрочку, американцы отказались. Переговоры 1949 года тоже ни к чему не привели. В 1951 году Америка снизила сумму до 800 миллионов, СССР предлагал только 300 миллионов. Так тянулось до брежневского застоя. Наконец в 1972 году СССР обязался до 2001 года заплатить 722 миллиона долларов, включая проценты. К июлю 1973 года сделали три платежа на общую сумму 48 миллионов, после чего выплаты прекратили. В июне 1990-го был установлен новый срок окончательного погашения долга — 2030 год и новая сумма — 674 миллиона долларов. Таким образом, долг все еще висит.

Доживем до Дня Победы, когда расплатимся, тогда можно будет вздохнуть вольно, во всю грудь. Потому что не только победили, но и никому ничего не должны.

Не помню уж, кто был первым — «Песняры» или «Добры молодцы», — но судьба этих двух похожих ансамблей символична. Белоруссия приняла «Песняров» как национальное достижение, как народную гордость. Россия записала своих «Молодцев» в бастардов, побочных детей, которым раздают не сласти, а пинки. Традиционные «народники» — многочисленные хоры, балалаечники, баянисты или известные певицы вроде Людмилы Зыкиной идею гитарного исполнения восприняли настороженно, даже враждебно.

Однако большая борьба была еще впереди, а пока мы рядовым эстрадным коллективом Читинской филармонии катили по просторам СССР гастрольным маршрутом, который мы окрестили «Дранг нах Остен». Скорее всего, так окрестил его я. Сработал условный рефлекс на холод и незащищенность.

Еще в Североморске, зимой, в казарме, где царил устав, а все личное подавлено, спасением моим и малым мирком был фанерный чемодан-сундук, который я не помню у кого выменял. Его можно было взять в каптерке, положить себе на колени и воображать, что сидишь за письменным столом. На просторный бок сундука хорошо ложились книги, листы бумаги, которые манили в свое неисписанное пространство. За таким столом удавалось делать то, что в домашнем удобстве и тепле не получилось бы. Например, учить немецкий язык.

Тогда я смутно осознал, что всякий Левенштейн должен хотя бы понимать смысл своей фамилии. Много лет спустя, уже в нулевые годы, мы предприняли поездку по Германии и отыскали к северу от Штутгарта древний город-крепость Лёвенштайн, основанный в 1123 году (на 24 года раньше Москвы), центр винодельческого района.

Некоторые слова в немецком учебнике поражали звукорядом, они звучали независимо от своего словарного смысла. Выражение «одну минуточку» немцы семантически решиличерез моргание — einen Augenblick. Прочитав вслух эти упругие и жестокие звуки, я тут же вообразил себе эсэсовского офицера со стеком, в блестящих сапогах и безупречном мундире, руководящего расстрелом партизан. «Einen Augenblick!!!» — кричит он голосом бесноватого фюрера, и ему вторит пулеметная очередь: ра-та-та-та-та…