Андрей Танасейчук - Джек Лондон: Одиночное плавание

Разумеется, именно рассказы — самая ценная часть этих ранних опытов. Виль Быков, советский исследователь творчества писателя и переводчик, познакомивший русскоязычного читателя с некоторыми из ранних текстов Лондона, полагал, что рассказы не нравились издателям «по причине их трагического тона и статичности», да и «действие в них развивалось слабо»; язык был «чересчур цветист, пестрил громкими эпитетами», «автору недоставало чувства меры» и «явно не хватало мастерства». В целом с суждениями этими можно согласиться. Но утверждать, что в «Тысяче смертей» «действие развивается слабо», что рассказ «статичен», конечно, несправедливо. Другое дело, заметно, что эти ранние рассказы — несамостоятельны. Невооруженным глазом видно: та же «Тысяча смертей» едва ли могла появиться без чтения молодым автором «Острова Моро» Герберта Уэллса. Да и в других историях без труда можно разглядеть «уши» Уэллса, Киплинга, Твена, да и современных Лондону калифорнийцев — авторов остросюжетной и страшной прозы. Молодого автора не печатали не столько потому, что его тексты были совсем уж плохи (на страницах тогдашней периодики без труда можно было встретить вещи и похуже), сколько по иной причине — не было того, кто мог замолвить за него слово, не было наставника. А без него пробиться начинающему было не то что сложно — почти невозможно. Всё это на собственном опыте испытал и начинающий писатель Джек Лондон. Он-то надеялся и эту «крепость» взять с ходу — как взял предыдущие, но не получилось.

«Творческая лихорадка», охватившая Лондона, длилась, по его словам, недолго — всего несколько недель. Едва ли он разочаровался и принял тщетность своих литературных усилий — не такой он был человек. Просто решил отступить. Разумеется, временно. И под воздействием обстоятельств. Он понимал, что слишком долго «просидел на шее» у отца и сестры. Одно дело, когда он учился в школе, готовился к экзаменам, занимался в университете, совсем другое, когда все это — позади. Потому нет у нас оснований не верить его словам: «мне пришлось сдаться и поступить на работу».

Предоставим слово самому Лондону: «Я нашел работу за городом, в небольшой, прекрасно оборудованной механической прачечной при Белмонтской академии. Всю работу там от сортировки и стирки до глажения белых сорочек, воротничков, манжет и даже нарядного белья профессорских жен выполняли два человека: я и еще один парень. Мы работали, как сто чертей, особенно с наступлением лета, когда ученики стали носить полотняные брюки. Гладить их — ужасная канитель, а их было пропасть сколько. Больше месяца стояла тропическая жара, и мы работали каждый день до седьмого пота, но никак не успевали всё переделать. Даже ночью, когда все ученики спали мирным сном, мы с моим напарником при электрической лампочке катали и гладили белье. Рабочий день был томительно длинен, работа очень тяжела, хотя мы многое усовершенствовали и каждое движение у нас было рассчитано. Мне платили тридцать долларов в месяц на всем готовом — это больше, чем на электростанции и на консервной фабрике, потому что я экономил двадцать долларов на еде; дирекции же такая щедрость ничего не стоила, ибо мы питались на кухне».

Конечно, это не вся правда о работе в прачечной. Куда живописнее, эмоциональнее и подробнее Джек Лондон описал свой труд в «Мартине Идене» — эту часть жизни будущего писателя своими словами любят пересказывать его биографы. Но получается все равно хуже, чем у нашего героя. А потому воздержимся и адресуем читателя к соответствующим главам романа.

Работа, как показывает автор, была тяжелой, но прибыльной — особенно на фоне того, что и как он зарабатывал прежде, и это было для него (и для семьи) важно. Но, вспоминал он, «моя интеллектуальная жизнь не многим отличалась от жизни лошади. Книги перестали для меня существовать. Хотя я привез с собой в прачечную сундучок, набитый книгами, читать я не мог. Едва раскрыв книгу, я тут же засыпал, а если и прочитывал несколько страниц, то все равно ничего не помнил. Я уже не пытался заниматься серьезными науками, такими как политическая экономия, биология или право, а перешел на более легкий предмет — историю. Но все равно засыпал. Взялся было за литературу — тот же результат! Под конец, когда стал клевать носом даже над увлекательными романами, я бросил чтение совсем. За все время работы в прачечной я не осилил ни одной книги. В субботу, получив свободу до понедельника, я ощущал только желание спать, да еще одно — напиться. <���…> В первый раз я внял ему по причине умственного переутомления, но ведь теперь такого переутомления не было! Наоборот, голова была вялая, пустая, мозг пребывал в спячке. Но именно в этом-то и была беда. Мозг мой, активный и любознательный, оживший от чудес, которые раскрыл перед ним новый замечательный мир книг, страдал от бездеятельности и застоя» [113] Здесь и выше пер. с англ. В. Лимановской. .

В прачечной его застало и известие об открытии месторождения золота на Аляске. Калифорния отреагировала на это предсказуемо — в конце концов, разве не золоту она обязана своим славным прошлым, да и настоящим? Калифорнийцы взволновались, многие тут же подхватили «вирус» и засобирались в дорогу.

Едва ли это известие вызвало какие-то особые эмоции у Джека Лондона — слишком он уставал на своей работе [114] Р. Балтроп придерживался иной точки зрения: он полагал, что и Лондон заболел «золотой лихорадкой». «Джек, — пишет он, — ломал голову, где бы раздобыть деньги на снаряжение и одежду, еду и дорогу». По его словам, он даже решил занять у Хоакина Миллера (калифорнийского поэта), которого якобы знал по митингам социалистов (предположение довольно странное — если бы Лондон действительно знал Миллера, он бы знал и другое: это — последний человек, к которому можно обратиться за помощью, и отправился к нему, но тот был в отъезде. Подробнее см.: Балтроп Р Джек Лондон: человек, писатель, бунтарь. С. 77. Впрочем, эту историю повторяет и другой, современный, биограф писателя — Д. Хейли (см.: Haley J. M. Wolf. The Lives of Jack London. P. 97). . Но «вирус» не миновал родственников — его подхватил муж сестры Джека, капитан Шепард. Похоже, что и здравомыслящая Элиза не избежала «инфекции», иначе не поддержала бы сумасшедшую идею супруга отправиться за золотом.

Разумеется, отправляться на Аляску в одиночку было безумием. Джеймс Шепард был немолод (шло к шестидесяти); к тому же у него имелись проблемы с сердцем — стенокардия, гипертония и всё такое — в соответствии с возрастом. Потому Шепарды предложили Джеку отправиться вместе с капитаном. Элиза финансировала экспедицию — вложила все семейные сбережения (около 500 долларов), да еще в придачу заложила дом и принадлежавшие им акции (за 1000 долларов). Этих денег хватило, чтобы закупить амуницию, продовольствие и оплатить плавание до Аляски.