Андрей Танасейчук - Джек Лондон: Одиночное плавание

О тех усилиях, о степени напряженности, с которыми Джек «грыз» науки, он писал в «Мартине Идене», а затем и в романе «Джон Ячменное Зерно». В последнем — вот так:

«Я… стиснув зубы, засел за самостоятельную зубрежку. До вступительных экзаменов в университет оставалось еще три месяца. Мне предстояло осилить за эти три месяца в стенах своей комнаты, без лабораторий и учителей, весь курс за два класса и повторить пройденное за истекший год. Я долбил по девятнадцать часов в день все эти три месяца, лишь несколько раз позволив себе короткую передышку. Я был измотан до последней степени: тело мое ныло, голова раскалывалась на части, но я продолжал зубрить. У меня стали болеть глаза, подергиваться веки, еще немного — и пришлось бы бросить занятия!»

Но он не бросил, довел дело до конца и 10 августа 1896 года, оседлав свой велосипед (из-за отсутствия денег он повсюду передвигался на нем, благо и его новые друзья предпочитали этот вид транспорта, правда, по другим причинам), прибыл на испытания в Беркли. Один из биографов, Д. Дайер, пишет: «Университетским властям показалось, что на экзамены явилось слишком много абитуриентов и столько новичков университет вместить не в силах, а потому без всякого предупреждения назначили для испытаний более сложные тесты, нежели предполагалось» [110] Dyer D. Jack London. A Biography. Р. 65. .

Как бы там ни было, экзамены Лондон сдал успешно, превратившись в первокурсника (freshman) престижного (и поныне) Калифорнийского университета в Беркли.

Казалось бы, есть повод для радости: он добился того, чего так хотел, — по сути встал уровень со своими интеллектуальными друзьями и доказал (прежде всего себе самому!), что теория его верна — человек «из масс» ничуть не хуже тех, у кого деньги и власть. Но «подвиг» дался тяжело. «Когда я сдал последний письменный экзамен, — вспоминал он, — мое переутомление достигло предела. Я не мог уже смотреть на книги, не мог ни о чем думать…» То, что последовало за этим, Лондон весьма живописно и подробно описал в «Исповеди алкоголика»: взятая напрокат парусная лодка, грандиозная попойка с прежними товарищами из «рыбачьего патруля», а затем недельное одиночное плавание по заливу… Как ни относись к такому способу борьбы со стрессом и усталостью, Джеку это пошло на пользу. «Через неделю, — свидетельствовал он, — я вернулся домой посвежевший и готовый приступить к занятиям в университете».

Но… в университете Лондон не задержался — отучившись семестр (получив при этом неплохие баллы), в феврале 1897 года он оставил учебное заведение.

Многие биографы писателя, живописуя его успехи, восторгаясь «сильным преподавательским составом», тем, как свободно и комфортно чувствовал себя Лондон в среде однокурсников, сообщая о статьях по политическим и экономическим вопросам, которые он публиковал, будучи студентом, недоумевают, почему он вдруг оставил учебу. Большинство при этом склонны указывать ту причину, которую впоследствии приводил сам Лондон: «Наша семья очень бедствовала, и мне стало казаться, что я трачу слишком много времени на университет. Я решил обойтись без высшего образования» [111] Р. Балтроп, правда, высказывает иную версию. По его мнению, причиной ухода из университета стала психологическая травма — как раз в это время он узнал, что Джон Лондон ему не родной отец, а потому взялся разыскивать Чани (Чейни), которого считал настоящим отцом, переписывался с ним, но подтверждения отцовства от него не получил. Последнее обстоятельство якобы и вызвало «психологическую травму». Подробнее см.: Балтроп Р. ДжекЛондон: человек, писатель, бунтарь. М., 1981. С. 74–75. .

Экономическая составляющая, безусловно, присутствовала, и семья действительно бедствовала. Но она бедствовала и прежде. Однако это не помешало ему провести год в школе, потратить четыре месяца на подготовку к экзаменам и проучиться семестр в университете. Логично предположить и другие причины. Одна из них — на поверхности, и мы ее озвучивали выше: он рвался за пределы своего класса, не желая быть одним из тех, кого сам называл «безликой массой». Превратившись в студента, за пределы класса он вырвался, то есть добился того, к чему стремился. Он стал вровень с Эпплгартами, Джейкобсом, их друзьями. Открылись перспективы: где-то в грядущем зажить достойно, комфортно, с удовольствием. На этот путь, как помним, его толкала и Мэйбл. Для этого нужно было овладеть профессией и трудиться, трудиться, трудиться — постепенно одолевая ступеньку за ступенькой. Но этот путь был такой долгий! И уж очень буржуазный! А ему хотелось всего (в том числе и Мэйбл!) как можно скорее. К тому же он верил в свою исключительность — он и так достиг уже очень многого, справится и с новой задачей! Он должен стать богатым и знаменитым и взять эту вершину быстро! Путь к ней, по мнению Лондона, лежал через творчество.

«Я решил обойтись без высшего образования. Ничего, не такая уж большая потеря! Я учился два года, прочел уйму книг и ценил это больше всего. Я решил не откладывать в долгий ящик занятие творчеством. Меня привлекали четыре отрасли: музыка, поэзия, статьи по философским, экономическим и политическим вопросам и, наконец (хотя и меньше, чем все остальное), художественная проза. <���…> Засев у себя в комнатке, я начал писать сразу всё: стихи, статьи и рассказы — и, Боже мой, с каким невообразимым рвением! <���…> Я строчил напыщенные очерки, рассказы на социальные и научные темы, юмористические стихи и разные другие — от триолетов и сонетов до трагедии, написанной белыми стихами, и тяжеловесной эпической поэмы в духе Спенсера. Бывали периоды, когда я не вставал из-за письменного стола по пятнадцать часов, забывал даже поесть или ради столь скучного дела не хотел прерывать вдохновения», — вспоминал писатель много лет спустя.

Свои тексты он перепечатывал на допотопной пишущей машинке, которую позаимствовал у мистера Шепарда, мужа сестры, а потом рассылал по редакциям журналов. «Увы, — вспоминал он, — редакции не так уж хотели услышать голос молодого автора! Мои опусы совершали удивительнейшие путешествия от Тихого океана до Атлантического и оттуда ко мне обратно. Может быть, издателей поражал сумасшедший вид моих рукописей, и поэтому они не желали печатать ни одной строчки. Но, Господи, их мог с одинаковым успехом отпугнуть и бредовый текст, не только оформление! Я продал букинистам за бесценок учебники, в свое время приобретенные с величайшим трудом. Занимал понемногу деньги, где только удавалось, и все-таки сидел на шее у старика отца, который продолжал работать, несмотря на слабое здоровье» [112] Пер. с англ. В. Лимановской. .

По счастью (а может быть, и нет?), подавляющее большинство из упомянутых текстов не уцелело. Речь прежде всего о «триолетах, сонетах и трагедии, написанной белым стихом», а также об очерках и статьях. Жалеть о них и правда не стоит, но вот рассказы… Некоторые из них сохранились (в основном благодаря матери) и позднее были даже опубликованы. Разумеется, не все, но хотя бы некоторые: «Во времена принца Чарли», «Симпатичный юнга», «Урок геральдики», «Чумной корабль», «Розыгрыш Махатмы», «Тысяча смертей». «Чумной корабль» и «Тысяча смертей» переведены на русский язык и доступны русскоязычному читателю. Можно ли их считать лучшими из тех, что он сочинил тогда? Трудно ответить на этот вопрос (ведь сохранилось не всё!), но последний из упомянутых считается чуть ли не одним из лучших фантастических рассказов Лондона.