Андрей Танасейчук - Джек Лондон: Одиночное плавание

Новые представления Джека сводились к тому, что делать ставку на физический труд, становиться рабочим — даже квалифицированным! — бессмысленно. Короткий, но катастрофический тюремный опыт доказал, что преступный путь, совсем недавно окруженный ореолом романтики, — еще хуже.

«Я вернулся в Калифорнию с твердым намерением получить образование, — вспоминал писатель. — Нынче в цене не физическая сила, а мозг. Не буду, решил я, продавать свои мускулы на невольничьем рынке. Буду продавать мозг, только мозг, и баста!» Для этого — он понимал отчетливо — необходимо учиться. И уже тогда, скорее всего, представлял сложность поставленной перед собой цели и догадывался, сколько усилий потребуется, чтобы достичь ее. Во всяком случае, утверждал: «Я понимал весь глубокий смысл парадокса, что только труд может спасти от труда, и это поддерживало во мне соответствующее рвение». Даже если понимание этой простой истины пришло не сразу — оно, разумеется, было неизбежно.

В Канаде Лондон не задержался (и явно не собирался этого делать!). До Ванкувера — города и порта в Британской Колумбии на берегу Тихого океана — добрался всего за пять дней. Дальше путь его лежал морем, а по воде «зайцем» не проскочишь и на проходящий пароход «ноги не закинешь». Выход нашелся быстро: он нанялся кочегаром на старую посудину под названием «Уматилла». Пароход был небольшой (водоизмещением около 500 тонн). Совершал он каботажные рейсы в основном по маршруту Ванкувер — Сан-Франциско и обратно. Едва ли, сходя тогда на пристань в Сан-Франциско, Джек догадывался, что не пройдет и трех лет, как он снова поднимется на эту палубу. Правда, не членом команды, а пассажиром.

Его возвращение в Окленд нельзя назвать триумфальным. Во всяком случае, оно не было таким, как прошлое возвращение — из плавания к берегам Японии и островам Курильской гряды. Но домашние ему были рады, и рады искренне.

Свое небольшое семейство Джек застал в лучшем состоянии, нежели оставил. Из письма матери он знал, что они в очередной раз сменили место жительства и перебрались на 22-ю улицу. Домик был небольшой, но аккуратный и даже немного буржуазный. Да и район поприличнее, чем тот, где они обитали прежде. Финансовое положение семьи несколько улучшилось, но не настолько, чтобы без страха смотреть в будущее. Судя по всему, Джон Лондон начал получать государственную пенсию: как раз тогда Конгресс (отчасти в популистских целях) запустил программу по пенсионному обеспечению еще живых ветеранов Гражданской войны Севера и Юга. Скорее всего, пенсия была невысокой — вряд ли больше 10–12 долларов в месяц, но они позволяли небольшой семье сводить концы с концами. Да и Элиза помогала, когда могла. Кстати, ее семья жила по соседству, буквально за углом.

Биографы писателя единодушно утверждают, что Джек объявил о своем желании стать писателем чуть ли не сразу по возвращении. Что ж, такое возможно. Несомненно и то, что Флора восприняла намерение единственного сына с энтузиазмом. Во-первых, она не забыла публикацию в «Колл». Во-вторых, авантюристка по духу, она не могла не восхититься таким решением. Ну и, конечно, предполагалось продолжение образования. Разве кто-то из домашних мог возражать? Жить, безусловно, было тяжело, но не настолько, чтобы он шел на очередную «каторгу». Образование давало надежду расстаться с ней навсегда. И, разумеется, Джек собирался подрабатывать. Вскладчину с Элизой мать купила ему настоящий письменный стол и настольную лампу. А уже в начале января 1895-го, накануне своего девятнадцатилетия, Джек Лондон поступил в Оклендскую среднюю школу (Oakland High School).

«Пропасть, отделявшая Джека от соучеников, — пишет Р. Балтроп, — была не меньше, чем та, что существовала между ним, вернувшимся из морского плавания, и членами Христианской ассоциации молодежи» [104] Балтроп Р. Джек Лондон: человек, писатель, бунтарь. С. 66–67. . Стоит его поправить — пропасть была куда как больше. «Христиане», понятно, были буржуа, но хотя бы близки ему по возрасту. А тут ой очутился рядом с мальчиками и девочками четырнадцати-пятнадцати лет из «хороших» семей. Но главное, конечно, не разница в возрасте, а социальное происхождение и житейский опыт. Джек и его соученики жили в одном городе, сидели за одними партами, изучали одни и те же предметы и разговаривали на одном языке, но, по сути, они были существами с разных планет. Как вспоминали те, кто с ним учился (а такие свидетельства имеются), Джек существенно отличался от всех и внешне: ростом (он был на голову выше многих), костюмом («одевался как портовый забулдыга», в мешковатые, поношенные брюки и просторную рубаху, да еще носил кепку, которую в школе прятал в карман), манерами (ходил сутулясь, «на занятиях сидел с отсутствующим видом, руки в карманах, откинувшись на спинку парты и вытянув ноги во всю длину», «отвечал, едва приподнявшись с места», говорил негромко, стараясь отвечать короче). Ко всему прочему, он курил и жевал табак. Последнее биографы (а также родственники) объясняют тем, что у него болели зубы и таким образом он спасался от боли. Зубы у Джека действительно были плохими. Впрочем, перед школой по настоянию Элизы он отправился к дантисту (сестра оплатила услуги), подлечил зубы и научился их чистить по утрам, но от табака это его не отвратило.

Биографы утверждают, что учиться ему нравилось. Едва ли приходится в этом сомневаться — он всегда любил узнавать новое. Но связано ли это со школой? Вряд ли. По воспоминаниям соучеников, на уроках он откровенно скучал и никогда не задерживался после занятий — уходил сразу. Те же биографы полагают, что Джек пытался установить отношения с товарищами по классу. Р. Балтроп: «В глубине души Джек хотел быть принятым в круг сверстников, но не собирался делать первый шаг»; И. Стоун: «Ему хотелось встать вровень с товарищами… он с интересом прислушивался к общему разговору…» Но эти утверждения вызывают сомнения: о каких сверстниках могла идти речь, если он был старше любого соученика на четыре-пять лет, не говоря уже про опыт. К тому же Джек работал — подрядился убирать классные помещения, и это, конечно, воздвигало еще одну преграду между ним и однокашниками. Что его точно обрадовало в школе — наличие собственного журнала. Он назывался «Эгис» (Aegis) — то есть «эгида», «покровительство». Журнал был весьма демократичным и без проблем публиковал то, что предлагали ученики. Уже 18 января 1895 года (буквально через пару недель после водворения Лондона в школе) «Эгис» опубликовал первую половину его очерка «Острова Бонин», а затем, в феврале, вторую. Этот очерк, напомним, он сочинил год назад — на волне успеха «Тайфуна у берегов Японии». И вот теперь текст «пошел в дело». На этом «дело» не остановилось. В марте последовала история под названием «Сакечо Хона Ази и Хакадаки», следом — «Фриско Кид» и «И Фриско Кид вернулся назад». Конечно, всё это было замечательно, но едва ли могло сократить дистанцию между Джеком и одноклассниками. Скорее, увеличило ее.