Сергей Тарасов - Осколки. Краткие заметки о жизни и кино

Контузия у отца была очень серьезной — травма позвоночника. И лечение еще предстояло, сложное и долгое. Поэтому он все-таки отправил нас в Барнаул, но мы постоянно навещали его в госпитале. Так продолжалось до зимы 1943 года.

…Барнаул оказался для нас сказкой. У Анны Павловны, давно ставшей вдовой, был большущий двухэтажный домина с участком, обнесенным высоким забором. На участке — обширный огород и курятник. Первый этаж дома был для хозяйственных нужд. Здесь стояли какие-то бочки, был целый склад разных инструментов, а на полках — банки с разными соленьями и вареньями. И все это было в абсолютной чистоте и порядке. Идиллию нарушал только поросенок, который хрюкал в небольшом загончике. На втором этаже было несколько просторных и светлых комнат, в одной из которых нам с братом посчастливилось прожить почти целый год.

Мы повесили на стену карту СССР, где булавками с приклеенными бумажными флажками каждый день, после сводки Совинформбюро по радио, «устанавливали» линию фронта.

Так случилось, что я как-то незаметно взял шефство над поросенком, которого звали Машкой. После школы, сделав уроки, я отправлялся с Машкой гулять по обочине дороги, где росла трава, которую Машка очень любила. Машка была умной и послушной. Она понимала разные команды и даже выполняла их. Я каждый день гулял с умным поросенком Машкой. И она стала моим товарищем. Я всегда разговаривал с ней, как с человеком, и мне казалось, что Машка понимает меня и хрюкает мне в ответ. И вот однажды я пришел домой из школы и увидел во дворе развешанные на веревочках кишки, набитые мясом. Я кинулся к загончику, где жил поросенок. Он был пустой…

Я рыдал и бился в истерике до вечера… А потом перестал ходить той дорогой, по которой мы гуляли с поросенком…

Каждую субботу я самостоятельно ходил в баню, которая была в конце соседней улицы, у Оби, раскинувшейся почти до горизонта.

Однажды тетя Аня привела меня к реке, где стояли рыбачьи лодки. Около них прохаживался старичок, очевидно сторож. Тетя Аня о чем-то поговорила со старичком, потом выбрала легкую двухвесельную лодку и, забравшись в нее, крикнула мне:

— Садись! Прокачу тебя по нашей Оби-матушке!

Я сел в лодку.

Тетя Аня гребла уверенно, было видно, что это для нее дело привычное. Когда мы отплыли довольно далеко от берега, тетя Аня позвала меня:

— Перебирайся ко мне!

Я, сидевший на носу лодки, перебрался к тете Ане, держась за борт. И тут случилось то, чего я никак не мог ожидать — тетя с силой толкнула меня. Я перелетел через борт лодки, начал барахтаться в воде что есть силы, и, конечно, сразу же наглотался воды.

Тетя Аня, стоя в лодке, наблюдала за моими попытками удержаться на плаву, готовая в любой момент прийти на помощь.

С берега сторож махал руками и что-то кричал мне.

Я ничего не видел и не слышал, а, задрав голову, пытался плыть к берегу что есть силы. Каким-то непостижимым образом я держался на воде, и постепенно у меня стало получаться. Страх стал отступать, и я поплыл!..

Теперь я слышал, как старик на берегу кричал мне: «Ура!»

Я доплыл до берега, сопровождаемый лодкой, в которой сидела моя улыбающаяся тетя.

Когда мы выбрались на берег, нас встретил смеющийся сторож.

Тетя Аня сказала: «У нас на Оби всех так плавать учат! Молодец, Сергей! Я вроде как бы окрестила тебя».

А сторож пропел:

«Ты не плачь и не горюй, моя дорогая!

Коль в Оби я утону — знать судьба такая!»…

Через неделю я с местными пацанами на спор уже подныривал под пароход, который ходил по Оби, и выплывал с другой стороны. Тогда еще были такие пароходы, как в фильме «Волга-Волга»: колесные и дымили страшно, на всю реку.

…Отца выписали из госпиталя только весной 1943 года и хотели уволить в запас. Но он как-то сумел уговорить врачей оставить его в армии. Правда, на фронт его не послали, назначили заместителем начальника штаба Уральского военного округа. Так наше семейство оказалось в Свердловске.

Вскоре отец добился все-таки отправки на фронт. И в день его отъезда у нас чуть не произошла трагедия. Мы с братом бегали по комнате вокруг обеденного стола, на котором лежал командирский планшет отца и в кобуре — пистолет. Незадолго до этого отец разбирал его, чистил и смазывал. Нам, мальчишкам военного времени, все это было интересно. Потом отец вставил в пистолет обойму с патронами, поставил на предохранитель и убрал в кобуру.

Мама позвала отца из другой комнаты, и он ушел. А мы с братом стали играть в русского и «фрица». Разумеется, «фрицем» был назначен я, поскольку, как уже говорил, в детстве у меня были рыжеватые волосы. Для убедительности своего превосходства брат вынул из кобуры пистолет и бегал за мной с криком: «Фриц, сдавайся!»

Но я не сдавался и нырнул под стол. И тут раздались подряд два выстрела. Пули пробили дубовый стол и застряли в половицах… Я выскочил из-под стола и увидел застывшего от испуга брата и пистолет, из ствола которого шел легкий дымок. Через секунду в комнату влетел отец, на котором лица не было, потом вбежала мама и остановилась около стола, на который мой брат медленно положил пистолет.

Мама бросилась ко мне:

— Ты как?

Глядя на лежавший на столе пистолет, я, еще не осознавая, что произошло, сказал: — Ничего…

Мой брат, бегая за мной, случайно нажал предохранитель… Он не целился в меня — отец всегда внушал нам, что в человека нельзя целиться даже из незаряженного оружия. Это меня и спасло.

…Сначала своим широким командирским ремнем отец выпорол меня, не обращая внимания на крики спрятавшегося под кровать Кости: «Не бей Сережу! Не бей!». А потом он провел такую же экзекуцию над братом. И уже я, спрятавшись под ту же кровать, кричал: «Не бей Костю!» …

Отец уехал на фронт. Но старая контузия дала о себе знать, и летом 1943 года его положили в госпиталь теперь уже в Москве. Несмотря на контузию, отец до конца войны участвовал в отдельных военных операциях. За его плечами — Курская Дуга, Балатон, Вена, Кенигсберг…

В 1943 году мы приехали в Москву вслед за отцом, лежавшим тогда в военном госпитале им. Бурденко.

Некоторое время мы жили у старшей маминой сестры Анны Григорьевны Соколовой. Ее муж работал в Моссовете, о дочке Вале я уже писал, а старшая дочь, Нина, с начала войны добровольно ушла на фронт и работала санитаркой на поездах, возивших с фронта раненых. Она вышла замуж за Героя Советского Союза летчика Федора Шатрова.

Квартира, где нас приняли, была в новом, построенном перед войной доме в самом конце тогдашнего Ленинского проспекта — там, где заканчивается Нескучный сад…

Вскоре отца выписали из госпиталя и назначили заместителем начальника Военно-политической Академии. Фасад Академии выходил на Садовую (тогда там вдоль тротуаров еще росли деревья), боковая часть— на закрытый во время войны Сад «Аквариум». Академию от «Аквариума» отделяла высоченная кирпичная стена. Выглядывал из-за нее только последний (четвертый) этаж дома, в котором жили семьи комсостава Академии.