Сергей Тарасов - Осколки. Краткие заметки о жизни и кино

У нас была двухкомнатная квартира с высоченными потолками. Зимой стены, выходящие на улицу, покрывались инеем, а весной намокали. Говорили, что раньше здесь были какие-то технические мастерские. Но мы были рады и такому жилью. И существовали там до 1956 года.

Учились мы с братом в 122-й школе, ее и окончили. Располагалась она в Палашевском переулке, рядом с одноименными банями. От улицы Горького (ныне Тверской) школа пряталась за жилым домом и Музеем Революции (бывшим Английским клубом). Расстояние до школы преодолевалось нами минут за пятнадцать, если идти по Трехпрудному переулку или по улице Горького. Правда, на улице Горького, можно было иногда застрять у огромного дома, боком выходившего в наш Благовещенский переулок. В этом доме жил знаменитый оперный певец Лемешев, и у его подъезда вечно дежурила целая армия почитательниц, которых мы звали «лемешихами»…

Школьное обучение в те годы было раздельное, и смягчать нравы пацанов было некому. Посему ученики нашей школы часто оказывались на разборках в родном 9-м Отделении милиции. Оно тоже было рядом со школой, как и Палашевский рынок, где мы часто находили разнообразные развлечения. В милиции осуждали наши азартные игры: «пристенок», «расшиши» и другие подобные им. Но больше всего беспокоили наши драки или «стычки», как мы их назвали. «Стыкались» один на один, класс на класс, двор на двор, школа на школу. И «стыкались» по правилам: до первой “кровянки”, лежачих не бить, ногами тоже нельзя. Сейчас так не дерутся…

Я сначала был маленький и совсем не атлет. Но «стыкался» не хуже других. Все время ходил с синяками и ссадинами. Мама не успевала их обрабатывать.

В пятом классе я решил заняться боксом и пришел в зал «Крылья Советов». Это был боксерский клуб около гостиницы «Советская». Пришел просто посмотреть, что тут и как…

Тренер посмотрел на меня — неказистого, худого — усмехнулся и спросил:

— Хочешь боксом заниматься?

— Хочу, — наверное не очень уверенно ответил я.

— Раздевайся, — опять усмехнулся тренер.

Он проводил меня в раздевалку, где я разделся до домашних длинных трусов. Тренер с прежней усмешкой, которая меня начала злить, спросил, какой у меня размер обуви. Я сказал. Из одного шкафчика тренер достал тапочки, из другого — боксерские перчатки.

— Надень свои носки и эти тапочки, — сказал тренер. — Руки бинтовать, я думаю, пока не надо, а перчатки я тебе зашнурую…

…Все, кто был в зале, окружили ринг, на который меня вывел тренер. Некоторые еле сдерживали смех. Конечно, я был смешон — маленький, в длинных трусах, ручки и ножки — как палочки. Да еще эти неудобные и большие перчатки…

Тренер подозвал какого-то худенького парнишку, с улыбкой стоявшего у ринга:

— Поработай с новичком, только не очень…

От этих слов злость окончательно захлестнула меня…

— Бой! — скомандовал тренер, и я, размахивая руками, бросился на противника…

…Через несколько минут меня привели в чувство.

Когда я уходил, тренер с прежней усмешкой сказал:

— Расписание у входа… Приходи еще…

Через три дня я пришел в «Крылья Советов» с фибровым чемоданчиком, в котором были боксерские перчатки нужных унций (об унциях я прочитал в книжке о боксе), новые тапочки, носки, спортивные трусы, майка и медицинские бинты для перевязки рук. Эластичных тогда не было.

Тренер удивился:

— Ишь ты! Ну, тогда давай работать!

К десятому классу у меня уже был первый разряд по боксу, а по весу я выходил на «полутяжа» при росте 185 см.

Но вернемся к зиме 1943 года. Хотя Сад «Аквариум» и был закрыт, местные жители знали, как можно быстро пройти через него из Благовещенского переулка к площади Маяковского. А поскольку весь центр «Аквариума» был пустой, мы с ребятами из старших классов расчистили его от снега, и получилась небольшая площадка, где мы играли в футбол. Играли обычно класс на класс, но случались и «международные» матчи с армянами. Их почему-то много было в нашей школе и вообще в районе. Настоящий мяч нам заменял самодельный, тряпичный, а вместо штанг лежали портфели или отцовские полевые сумки.

Поэтому были вечные споры, куда попал мяч: в угол, в «девятку», под «штангу»? Или — пролетел мимо ворот? И, естественно, эти споры часто заканчивались потасовками. Поэтому в «арбитры» выбирался самый здоровенный пацан.

На «международных» матчах обстановка была спокойнее. На нашей стороне «болел» старший брат Вани Макухина, моего одноклассника и приятеля. Он был блатным авторитетом. И на армянской стороне «болел» армянин с такой же репутацией. Поэтому все спорные вопросы на поле решали они, а не судья. И все безропотно признавали их решения.

…Прошло время, я уже давно жил на «Соколе», и мне все как-то не удавалось побывать на «Патриках». И вот, в одну новогоднюю ночь, когда гости разошлись, а все домашние спали, я прямо на пижаму надел дубленку, сел в припаркованную у дома машину и минут через двадцать был уже в Благовещенском переулке. Конечно, я помнил, где жил мой дружок Иван Макухин, и зашел в знакомый подъезд. За прошедшие годы в нем ничего не изменилось — та же грязная лестница, тот же тусклый свет, те же надписи на стенах и тот же набор кнопок для звонков с фамилиями жильцов. Я автоматически нажал на нужную кнопку… Дверь открыла старуха, в которой я с трудом узнал мать Вани. Но она меня сразу узнала и зарыдала:

— А Ваньку-то расстреляли!

Значит, мой друг детства пошел путем своего брата…

А ведь мы с Ваней Макухиным в конце зимы 1945 года были чемпионами по времени катания на «Патриках»… До этого все катались по замерзшему пруду без всяких ограничений. А тут возвели вокруг катка забор, включили музыку, освещение, в павильоне на прокат выдавали коньки с ботинками. В 23 часа каток закрывался, музыку и свет вырубали. За порядком следил милиционер, ездивший по катку на коньках. Поскольку мы продолжали кататься и после закрытия, милиционеру приходилось гоняться за «хулиганами». Вся наша школьная компания каталась на коньках, которые веревками прикручивались к валенкам. А у милиционера коньки были на ботинках, да еще «норвеги», или «гаги». «Чемпионом» признавался последний пойманный любитель острых ощущений. Чаще других этот почетный титул доставался или Ване, или мне…

Праздник Победы я помню смутно — мы с братом просидели почти весь день дома, слушая по репродуктору Левитана.

Родители с утра и до ночи были на разных торжественных мероприятиях, а нам было велено сидеть дома.

Но мы с братом на бетонной площадке лестницы сожгли боевую карту, на которой с 1941 года отмечали булавками продвижение Советской Армии… Отмечать уже было нечего! Потом мы вышли на улицу. Отовсюду доносился грохот салюта. По центру улицы Горького толпа народу на руках качала какого-то «союзного» военного. Девушки уводили парней куда-то в темноту переулков, а парни, даже кто костылял или без руки, уводили девчат… Война кончилась! Да здравствует любовь!