Александра Косарева - «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

— Мама, подруби шинелку, на фронт ухожу!

— Да где ж ты ее взял, Саша? — забеспокоилась мать, осматривая сукно.

— На барахолке купил?

— Ну… считай, что так!

На самом деле, конечно, не купил. Откуда у него деньги? Добыл.

Да и не добыл, если бы не их вдохновитель и вождь Лазарь Шацкин. Тот самый Лазик, который в 1921 году возглавит «ленинский» комсомол, а в 1937-м будет расстрелян как враг народа.

Но в семнадцатом Лазик Шацкин считался никаким не врагом, а другом народа. В октябрьские дни он подобьет ребят из Союза рабочей молодежи штурмовать склады юнкерского училища. Склад с обмундирование взяли, как Бастилию. Правда, не для себя только «тырили». Лазик добился разрешения ревкома — раздать теплую военную одежду плохо одетым участникам боев.

Так Косареву досталась не обычная, а кавалерийская шинель.

— Нет, прости, сын, но ворованное да с чужого плеча подшивать не буду!

А дальше был Николаевский вокзал, эшелон, нестройный духовой оркестр, заплаканные девчонки с кумачами «Победить или умереть!», свисток к отправлению…

Мать душою и сердцем всегда была рядом с Сашей. И в окопах Гражданской войны вроде как от пули защищала, и в Петрограде, где начинал он комсомольскую карьеру. Она писала письма, полные тревоги: жалко не сохранились они.

Точнее, Косарев бы их до смерти хранил, но забрали все при обысках в тридцать восьмом. На даче в Волынском, в квартире на Серафимовича. А сколько было фотографий!

Как нам сказали там, в Архиве ФСБ: все личные документы, фото, письма заключенных сожжены давно. Не знаю, правда ли это? Может быть, не нашли места для сотен тысяч единиц хранения.

С другой стороны, с какой стати чекисты должны были беречь архивные данные врагов народа? Сжечь — и концы воду!

Они бы и память о жертвах репрессий уничтожили с удовольствием. К счастью, это сделать им не удалось!

Я уверена, что на какой-то из этих фотографий мог быть двор дома на Большой Семеновской — Баумановский райком оказался во дворе. И семеро ребят-райкомовцев в обнимку: Александр Федоров, Василий Прохоров, Николай Кормилицин… Все до одного ветераны Гражданки, красноармейцы, красные кавалеристы из разных полков, отрядов, эскадронов. Они и жили в райкоме.

Александра Александровна — или как ее называли райкомовские, баба Саша, — этих общежитий не понимала.

— Что за фокусы, Саша? — Она искренне негодовала. — Твой родной дом через двор, а ты в какой-то коммунии живешь?

— Не в коммунии, мама, в коммуне! Есть такое французское слово. Ты про Парижскую коммуну слышала?

— В Париж намылился? Так прямо и скажи!

— Мама, — терпеливо объяснял Косарев, — это обычная комсомольская община. Для друзей. И там у нас все будет общее: и книги, и одежда, и еда. Мы же к коммунизму идем? Понимать надо!

Баба Саша человек старой формации, была бы готова ради сына пойти за ним к коммунизму, но, во-первых, она не знала, далеко ли это, может, нужно брать билет на поезд; а, во-вторых, не была уверена, что они с сыном дойдут.

Уже в те годы Косаревы остались без кормильца — Сашин отец умер еще в девятнадцатом году от сыпняка. И «коммунары» проголосовали за то, чтобы часть денег и еды распределять младшим сестрам Косарева.

Оглядываясь на юность деда, могу сказать, что лучше всего такие коммуны прижились в Израиле — кстати, их и организовали выходцы из раннего СССР, первые переселенцы, назвали их кибуцами.

В Москве царили правила НЭПа, новой экономической политики, предложенной Лениным. Магазины ломились от изысканной еды, а «коммунары» были совсем юными, и поэтому аппетит имели зверский. Но как все пацаны из бедных семей, вечно голодные, вели себя неразумно: в день зарплаты объедались окороком, колбасами, закупленными в частных магазинах, устраивали диковинные пирушки. Деликатесов им хватало на пару-тройку дней. А потом деньги кончались, еда тоже, и питались, чем бог пошлет.

И вот тогда плелись они через двор гуськом к бабе Саше — так они между собой называли мать Косарева. Александра Александровна, ясное дело, не шиковала, но уж морковным-то чайком, блинами или просто белым хлебом угощала несчастных комсомольцев.

Вот именно благодаря этим «благотворительным обедам» баба Саша была в курсе всех райкомовских дел.

Задумали и стали набирать печатным способом свою стенгазету, устраивали вечера для молодых рабочих. И как-то дошло до того, что решили они написать открытое письмо самому Ленину и напечатать его в своей газете «Путь молодежи».

В начале октября 1922 года у главного вождя как раз наступил некий просвет в плотной завесе прогрессирующего слабоумия, и Ленина по его просьбе перевезли в Москву. Население страны требовалось оповестить: жив курилка, ничего страшного с ним не происходит, и газеты дали фото Ленина в кремлевском кабинете.

Комсомольцы ликовали.

Ведь в те времена в революционной среде Ленина считали почти святым. И очень мало кто знал, что страной управляет предатель Отчизны, основоположник красного террора, демагог, маньяк и садист. Для комсомольцев это был подлинный вождь, его любили, каждое слово ловили на слух.

Письмо Ильичу придумывали всем райкомом, что могло бы отослать нас к письму запорожцев турецкому султану! И хотя получился без матерщины, но таким задорным, что мне хочется привести его целиком.

Письмо в любом случае искреннее, написано со слезой, а это позволяет лучше понять, о каком поколении идет речь: не так ли?

Начали, как предложил Косарев, со слов «Ильичу — привет!»

И далее: «РКСМ Баумановского района шлет свой горячий привет Вождю мировой революционной армии, дорогому товарищу, Владимиру Ильичу Ленину.

Дорогой учитель, во время твоего отдыха каждый день, приносивший весточку о твоем здоровье, вносил радость и энергию в наши юные сердца. Твое возвращение мы встречаем с радостью, как и вся Рабочая Россия, как весь мировой пролетариат.

Мелкие и крупные сплетни, газетные утки и все грязные желания и намеки, распространяемые болтунами всех цветов, повисли в воздухе. Ты отдохнул и снова сильный, бодрый вернулся к рулевому колесу и взял в твердые руки управление величайшим кораблем — коммуной!

Мы от лица рабочей молодежи даем тебе наказ: беречь себя во имя счастья рабочих всего мира».

До оставления «величайшего корабля» капитану осталось меньше двух лет. Но он бодрился. Ему в Горки послали газету, и, как ни странно, уже 7 октября райкомовцам велели передать ответ: «Товарищи! Мария Ильинична говорит, что Ленину наша газета понравилась!»

Косарев очень любил мать. И где бы ни работал, какие бы должности не занимал, старался, чтобы она жила рядом, неподалеку, по крайней мере. Поэтому старался, чтобы ей всего хватало — и жилья, и еды. Он ей очень многим был обязан. И может быть не по работе, но по житейским вопросам всегда обращался к матери.