Александра Косарева - «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

— Не обижайтесь, Валя, — помолчав, сказал Михайлов, — правда в конечном счете оказалась на вашей стороне. А я вот недооценил, не понял ту обстановку… (Обратите внимание, какое легкое и простое объяснение, недооценил, не понял ту обстановку, зато выжили и он, и Мишакова. Вопрос, какой ценой? — А. К.)

Валентина Федоровна вспоминала:

— Вышли мы с этого пленума уже снятые с должности. Ради правды и памяти погибших моих товарищей должна сказать, что, вне всякого сомнения, в этом погроме под ширмой демократии сыграл свою роль Маленков. А первым дал санкцию Мишаковой на расправу с секретарями Чувашского обкома комсомола Шкирятов.

Еще в начале марта Косарева вызвал к себе член Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б) Шкирятов: «Мишакова написала нам жалобу. Ставлю Вас в известность. Примите меры». Но на пленуме перепуганный Шкирятов стал говорить о том, что Косарев «совершил крупную политическую ошибку», что мы, Бюро ЦК ВЛКСМ, «хотели убить в Мишаковой всё сталинское, большевистское…»

22 ноября после последнего заседания этого черного пленума, когда они вернулись на Ильинку, Пикина позвонила по внутреннему телефону Косареву. Могла и зайти, их кабинеты находились рядом, но она понимала, в каком состоянии находится Александр Васильевич, поэтому решила выждать.

В зале, где столько раз проходили пленумы ЦК ВЛКСМ, Косареву обычно долго не удавалось вырваться из круга комсомольских работников. Ему жали руки, задавали вопросы, хлопали по плечу, брали автографы.

После ноябрьского пленума к нему не подошел никто. Никто ни о чем не спросил, не протянул руки. Он шел через проход между рядами стульев. В лучшем случае, некоторые смотрели ему вслед сочувственно. Но большинство просто отворачивалось.

Да и как тут подойдешь, как пожмешь руку, как ободришь словом, если человек не то что признан совершившим ошибки, которые еще можно исправить, для того и существует критика. Нет! Этот человек только что назначен врагом! И пять минут назад эти десятки людей — многие его ученики, соратники, коллеги, его протеже и назначенцы — краснели, опускали глаза. Слава богу, не с чувством справедливого, классового, революционно-большевистского гнева, но со страхом и неуверенностью.

Потому что в те времена никто из них не мог быть уверен, что завтра вот по этой же ковровой дорожке, кровавой дорожке — от президиума до выхода из зала — не пойдешь ты сам. А из выхода зала — со всей неизбежностью — в казенные, выкрашенные охрой камеры Внутренней тюрьмы на Лубянке.

Пикина зашла к Косареву, потому что он сразу на ее звонок ответил:

— Валюша? Конечно, заходите!

Они всегда и до самого конца были на «вы».

Поставили электрочайник, заварили чайку, но, поставив перед собой чашки, так к чаю и не притронулись.

— Что вы обо всем этом думаете, Александр Васильевич? — спросила Пикина.

Косарев был темнее тучи, даже физически он еще не успел отойти от этого заседания. Но при Пикиной бодрился.

Мой дедушка был хороший человек. Не потому что мы родня, а объективно хороший. И как хороший человек, он пытался утешать ее.

Говорили тихо. Хотя оба знали: в кабинете стоит под-слушка. Оба еще не знали, что хотя ордера не подписаны, уже принято решение об их аресте.

— Ну что я думаю, — Косарев бодрился, пытаясь улыбаться, — какой-то сумасшедший дом! Тряханули, конечно, как током! Но мне кажется, не смертельно, будем жить…

— Вы уверены, что этим все закончится?

— Валюша, я завтра же позвоню Сталину. Мне кажется, я надеюсь, что мы еще с вами поработаем…

И тут у Косарева, как рассказывала Пикина, в глазах блеснули слезы, а до этого она за многие годы никогда не видела его плачущим.

— Послушайте, у меня есть единственная дочка, Леночка. Я клянусь вам своим ребенком, что ни в чем перед партией не виноват.

— Я верю и знаю, Александр Васильевич, — тихо сказала Пикина.

С этого дня им уже не суждено будет больше никогда встретиться.

За Косаревым, за Пикиной, за другими секретарями ЦК комсомола пришли примерно в одно и то же время — около двух часов ночи.

В беседе для журнала «Огонек» в 1988 году — после чего вышел очерк Анатолия Головкова «Не отрекаясь от себя», наделавший много шума в коридорах ЦК КПСС, — Валентина Федоровна Пикина по памяти восстановила допрос, который учинил ей Берия на второй или третий день после ареста. По памяти потому, что и тогда в СССР, и сейчас в Российской Федерации сложилась странная традиция: власти не желают раскрывать архивы полностью.

По крайней мере, вот как это выглядело со слов Пикиной.

БЕРИЯ. Вы вели себя на Пленуме неправильно, защищали Косарева. А мы располагаем материалами, что он завербован иностранной разведкой в Польше, в зоологическом саду. (Можно подумать, моего деда завербовали гамадрилы или слоны! Простите, не удержалась! — А.К.) Сейчас вы должны проанализировать его поведение, дать правильную политическую оценку его нежеланию выполнять решение партии о борьбе с врагами народа в комсомоле. А что вы сделали с Мишаковой? Человек боролся с врагами, а вы сняли ее с работы и навешали ярлыков!

ПИКИНА. Комсомол всегда помогал органам НКВД. Вот совсем недавно по решению ЦК партии мы отобрали пятьсот самых лучших комсомольцев на курсы для работы в органах.

БЕРИЯ. Конечно! Кого вы мне дали? Шпионов? Думайте и давайте правдивые показания по Косареву!

ПИКИНА. Косарева я знаю, как преданного большевика-ленинца, признанного вожака молодежи.

БЕРИЯ. У вас есть родные, сын. Еще раз подумайте.

По какой-то немыслимой и еще не до конца разгаданной программе комсомол хотели уничтожить руками молодых.

И все-таки многие из тех пятисот парней, направленных комсомолом в органы НКВД, приходили на прием к Косареву, Пикиной, умоляли:

— Заберите нас обратно, не хотим там работать!

Они-то сначала шли в органы, свято веря, что им выдали комсомольские путевки и вправду «для ловли иностранных шпионов».

Так перешел на работу в НКВД Александр Волчок, секретарь Бакинского горкома комсомола, член ЦК, дослужился до хорошей должности.

Его жена, Зина, которую Пикина хорошо знала по Ленинграду, однажды сказала ей при встрече:

— Не пойму, что делается с Сашкой! Как-то стирала его гимнастерку, нашла чью-то окровавленную записку. Чем они там занимаются? По всему телу у мужа пошла нервная экзема, ночами бредит.

Волчок готов уже был уволиться из органов, уехать куда угодно. Не успел.

Завели дело.

Арестовали.

Приговорили к расстрелу.

Где-то за толстыми, непроницаемыми стенами тюрьмы кипела жизнь, пестрели лозунгами стены цехов. Поднятый Александром Косаревым комсомол строил дороги и порты, пробивал тоннели для метро, учился летать и прыгать с парашютом. Рвался на войну в Испанию. Соревновался, спорил и пел. Совершал подвиги с именем Сталина на устах. Казалось, никто ни в чем не сомневался.