Александра Косарева - «Запомните меня живым». Судьба и Бессмертие Александра Косарева

Косарев? Пикина? Горшенин? Поделом! Оторвать собачьи головы врагам!

По безбрежным просторам страны прокатилась волна комсомольских собраний, митингов, гремели грозные резолюции: комсомолец, помни, враг подстерегает повсюду! Учиться сталинско-большевистской принципиальности у товарища Мишаковой!

Смерть предателям — и точка!

На Лубянке после лейтенанта Аршадской перед Пикиной предстал Кобулов Богдан Захарович, начальник следственной части НКВД, комиссар госбезопасности.

Желтые волчьи глаза, почти как у вождя. Его потом расстреляют, уже при Хрущеве.

— Мы тут готовим молодежный процесс. Вам нужно выступить и рассказать, как вы, девушка из рабочей семьи, докатились до такого безумия — участия в организации, направленной против партии? Вас Косарев вербовал?

Пикиной временами казалось, что она теряет сознание.

— Поймите, Пикина, ни у кого бы из вас волос с головы не упал, если б не прямая санкция Сталина! Мы тут с вами такое можем сделать! А отвечать не будем!

Стойки, побои, психические атаки, 240 дней одиночки.

Однажды Пикина сказала — впрочем, похожие слова мог бы произнести и мой дед, Александр Косарев, они были и остались людьми своего времени:

— Я часто вспоминала Ленина, с какой стойкостью он переносил царские тюрьмы. Нам еще в ЦК комсомола приходилось иногда через Коммунистический интернационал посылать товарищей на нелегальную работу за границу. Думала о них и внушала себе: мобилизуйся. Надо было отречься от себя, себя не жалеть!

Она вспоминала Ленина… «С какой стойкостью» Ильич переносил «царские тюрьмы» хорошо известно, особенно ссылку в Шушенском. Но что мы хотим? Пикина человек своей эпохи. Они были такими, они так думали, это не поза, не фрондерство — образ мыслей.

Но героев и трусов, людей чести и негодяев, умных и глупых — всех, если они попали в лапы НКВД, ждало Особое Совещание.

Его создали после смерти Кирова в 1934 году, и вот что написали в постановлении ЦИК СССР: «При Народном комиссаре внутренних дел СССР организовать Особое Совещание, которому на основании Положения о нем, предоставить право применять в административном порядке высылку, ссылку, заключение в исправительно-трудовых лагерях на срок до 5 лет и высылку за пределы СССР».

Что-то я не слышала, чтобы НКВД кого-то выслало за пределы СССР «в административном порядке». Все лишь сбегали, как могли. И у Судоплатова можно прочесть в мемуарах об особом отряде «киллеров-международников», которые были способны устроить расправу по заказу Сталина в любой стране мира. И не все были такими шумными, как убийство Троцкого в Мексике.

Конечно, авторы «молодежного процесса» вряд ли могли себе представить, что план открытых судебных заседаний, который так глубоко прорабатывался сначала Ежовым, потом Берией и Кобуловым, сорвется. Они такого не ожидали.

Тот же бывший следователь НКВД Козлов в своей «исповеди» называл некоторые причины. Это случилось потому, что «большинство арестованных либо давали очень слабые показания, либо, дав таковые, отказывались от них. Последних часто вызывали на допрос к Родосу и Шварцману, которые иногда «восстанавливали» показания, но уверенности в том, что эти арестованные повторят их в суде, не было».

Тут ожидается законный вопрос: а почему же тогда правых троцкистов Сталин не побоялся выставить на открытое судилище? Пусть они даже были уже порядочно затравлены и запуганы на следствии. Но стоило им открыть рот и начать говорить правду… Не случайно же Сталин, наподобие римских цезарей, тайно наблюдал за ходом процесса. Он боялся. И все же риск его был оправдан. Судили старых партийцев-ленинцев. Людей, о «железной воле» которых и о том, что можно было из них делать гвозди, слагались мифы. К концу своей карьеры это были малодушные трусливые нытики, а вовсе не герои.

Другое дело — гвардия Косарева! Эти молодогвардейцы, когда реально столкнулись с проблемами социализма, научились задавать себе неудобные вопросы. И эти вопросы были не всегда в пользу политики Сталина. Они видели свое будущее, за которое хотели бороться, свои пути достижения цели по своим методам и традициями. Они были растущая реальная оппозиция гуталиновому, суконному и твердолобому политбюро.

Вот почему Сталин не решился на открытые процессы, и правильно сделал. Судилище оказалось сорвано.

Однако аресты шли по всей стране.

Берии пришло в голову свезти арестованных комсомольских работников в Москву из других мест, из городов, куда Косарев ездил в командировки. Свезли. Те, кто раскололся под нажимом, принялись потом бунтовать и отказываться от прежних показаний. Требовали передать наверх написанные ими жалобы о незаконных методах. Но были и такие, кто ни разу не прогнулся перед палачами и не захотел подписываться под тем, чего не совершал.

Заведующего отделом ЦК ВЛКСМ Виктора Сорокина отозвали из командировки и арестовали в поезде, который еще даже не доехал до Москвы. На ордере дата — 5 ноября 1938 года, еще до ареста Косарева.

Владимира Александрова и Виктора Козлова арестовали сразу после скандального VII пленума.

Романа Владимирова взяли в его кабинете Петрозаводского горкома партии. Он бывший секретарь Ленинградского обкомам комсомола.

Все они не дали никаких показаний, были, естественно, репрессированы, а в 50-е годы реабилитированы.

Ребята послабее духом подписали придуманную следователем «рыбу», ожидая открытого суда, чтобы там уж рассказать истинную правду. Но это понимали и следователи, понимал и шеф Берия.

Однако, как на таких людей можно было полагаться, а тем более, опираться на них на таком громком процессе? Сегодня бы просто «зарядили» взятками, но при Сталине, да еще на уровне политических процессов это было слишком рискованно.

Перед нами, вообще-то, странный феномен: абсолютно изолированные друг от друга молодые люди, комсомольские работники разных рангов, которые изредка сталкивались лишь на очных ставках, не сговариваясь, повели себя одинаково.

Наверное, дело здесь не в их любви к Косареву или к Пикиной.

Они защищали человеческое достоинство.

Конечно, были и другие: кто и подписал, и назвал имена. Не стоит ли их осуждать? Силы человека, его воля не беспредельны. Помянем и их, зажжем и по ним свечи: они ни в чем не повинные люди, они такие же жертвы сталинского произвола.

Когда Берия понял, что докладывать вождю особенно нечего, потому что открытый суд невозможен, ибо в этом случае их со Сталиным ждет фиаско, он решил перемолоть жертвы поодиночке. Берия приказал своей команде не тянуть, быстрее закрывать дела и направлять их в другие судилища. Одни — в Военную коллегию, другие — через Особое Совещание, «двойки», «тройки». Причем на эти мероприятия обвиняемых даже не вызывали — им «выписывали» приговоры почти по той же схеме, по которой Сталин с Ежовым рассматривал и чиркал красным карандашом расстрельные списки 1936–1937 годов.