Славчо Трынский - Не так давно

Помню, как однажды к нам прибежала бабушка Сиота, жена деда Симо, и, волнуясь и негодуя, рассказала: в село пришел переодетый полицейский агент и представился партизаном.

— И одежда, и винтовка у него, — рассказывала бабушка Сиота, — точно, как ваши. Еще немного, и я, позвала бы его в дом.

— Это было бы здорово, — иронически заметил дед Симо, — привести волка прямо в кошару.

В тот же день мы с Райчо, моим приятелем, засели в сарае бая Симо и чуть было не схватили агента. Помешала нам опять-таки старая Сиота, опасавшаяся, как бы после этого не сожгли ее дом. Агент Стоян Тодоров провоцировал многих людей, особенно женщин. От арестованных крестьян он узнавал различные подробности о нашей одежде, о том, как мы входим в села, о характере наших разговоров с населением, а после этого одевался, как партизан, и устраивал провокации. Но осторожные наши друзья и ятаки не шли на полицейскую приманку. Они, были непревзойденными хитрецами и великолепно умели обманывать врага, прикидываясь то наивными, то глупыми — в зависимости от того, что требовала обстановка.

Рассказывали о сообразительности старой Юлы из Слишовцев, согбенной хромой женщины, которой пришлось померяться хитростью с этим же полицейским агентом.

Перекинув через плечо вещмешок и нахлобучив кепку, агент прошел мимо калитки Юлы, заглянул за ограду и, как только увидел ее, помахал рукой, словно человек, которого преследуют, подождал ее и сказал, чрезмерно волнуясь:

— Поди сюда бабушка, давно мы не виделись. Я Славчо, не узнаешь?

— Я, сынок, знаю Славчо. Мы с ним родные, а ты совсем не похож на него.

— Да нет, я пошутил — Денчо я. Принеси мне немного хлеба.

— Хлеба, сынок, нет у нас. Государство не дает, а на наших песчаных полях растет только бурьян.

— Партизан я, — плаксиво сказал агент, — борюсь за вас — за тебя, за детей твоих, а ты не хочешь мне дать куска хлеба…

— И чего это ты за меня борешься? — рассердилась старушка. — Разве я тебя в лес к партизанам отправила? Кто отправил, тот пусть и хлеб дает.

После этого разговора агент убедился, что если бы он был настоящим партизаном, то она бы так не поступила. В душе его все взбунтовалось, хотелось схватить винтовку и расстрелять ее, как расстреливали в подвалах околийского управления схваченных патриотов, но ему была поставлена другая задача, и это его сдерживало. Ничего другого ему не оставалось, кроме как сквозь зубы обругать зазнавшуюся старуху и двинуться прочь по изрытой дождевыми потоками дороге.

Из Реяновцев мы отправились к бабушке Марте из Боховы. Она жила в Орловце — окраинной махале села. По возрасту она была вроде старейшины в многолюдном семействе деда Рангела, прямого и неуступчивого старика, только бабушке Марте он никогда не перечил. А как старуха Марта любила нас! Услышав лай собак, она хватала стоявший у кровати посошок, подходила к окну, отодвигала краешек занавески и, заметив наш сигнал, сразу открывала ворота и прикрикивала на собак: «Да замолчите вы, на кого это вы смеете так лаять?».

Собаки, услышав строгий голос, поджимали хвосты и прятались под навес.

Так бабушка Марта поступила и на этот раз. Обругала собак и дождалась нас у дверей.

— Добро пожаловать, — сказала старушка и уступила нам дорогу, чтобы мы первыми вошли в дом, где дед Рангел уже зажег коптилку. С того времени, когда мы подстригли и побрили старого Рангела в горах, прошло много времени, но он любил часто рассказывать об этом случае, как о самом значительном событии в своей жизни.

— Честно говоря, — признавался старик, — сначала испугался я. Подумал, что нарвался на контрашей.

Бабушка Марта хорошо знала свои обязанности. Сначала она собрала нам на стол, а потом спросила, не нужно ли достать гектограф, чтобы вынести его из укрытия, пока спят внучата. Старушка была смела, но вместе с тем очень осторожна. Все, что мы доверяли ей, она берегла, как зеницу ока, не была болтливой и ни перед кем не распространялась о порученной работе.

Старая женщина была права. Враг подслушивал и преследовал всех, кто не умел быть осторожным.

Уже несколько дней Георгий Чанков жаловался на боль в колене, которая мешала ему идти. В дороге мы то и дело останавливались. Не знали, чем его лечить. На колене образовалась опухоль, и кто знает, во что это могло вылиться. На всякий случай показали больную ногу бабушке Марте.

— Пустяки, — успокоила она нас. — Вот сейчас распарим ее в отрубях, и все будет в порядке.

Взяла котелок, вскипятила воду и кинула туда щепоть овсяных отрубей. Размешала, а когда от них пошел пар, сняла котелок.

— Подними штаны повыше! — распорядилась целительница.

Георгий послушно закатил штанину. Марта намазала на тряпочку пласт густой кашицы, проверила, достаточно ли она горяча, и туго привязала к опухоли.

— К утру все пройдет, — уверенно сказала она.

И в самом деле, на следующий день состояние Чанкова значительно улучшилось.

Старая Марта очень дерзко держалась с полицаями. Она ругалась с ними и, что очень странно, они в ответ помалкивали. Перед возрастом или перед ее суровостью, но они уступали.

После боя на Яничова-Чуке в сентябре 1943 года группа полицейских отправилась в Орловец. Вошли в ее дом и начали переворачивать все вверх дном. Бабушка Марта смотрела, смотрела, даже сердце у нее зашлось, а потом сердито спросила:

— Что вы тут ищете, только утварь разбросали?

— Партизан, — буркнул один из полицейских.

— А почему вы не ищете их в лесу, думаете, они в чулане спрятались? Где это видано, чтоб партизаны в чулане скрывались?

Видно, полицаям стало стыдно старушки, и через несколько минут они ушли.

Описывая доброту и смелость бабы Марты, не могу не вспомнить Тону из Верхней Мелны — соседку кузнеца дяди Страти. Хитрая и двуличная, она была полной противоположностью нашей любимой Марте. Хотя она никогда не выступала против нас в открытую, а наоборот, при встрече горячо целовала нас и называла самыми ласковыми именами, хотя при нашем первом посещении напомнила мне о нашем родстве и просила называть ее тетей, уверяла, что больше, чем моя родная мать, боялась, как бы не убили меня фашисты, и вообще всегда была предупредительной и ласковой в разговоре, ее лицемерие не осталось скрытым.

На пасху послали мы к ней одного партизана. Он немного прихрамывал, и только поэтому мы решили дать ему несколько дней отдыха. Когда партизан приблизился к воротам, собаки подняли страшный лай и набросились на него. А были они злые — злее, чем хозяйка, только что не умели лицемерить, как она.

Поняв, что у ворот кто-то стоит, Тона начала бормотать про себя: «Боже, боже, откуда они взялись, проклятые партизаны, неужели им кто сказал, что поп у меня?». А мы и не знали, что у нее есть зять поп и что он в это время сидит здесь в гостях. Кому могло прийти в голову, что наступил третий день пасхи и люди обычно в эти дни ходят друг к другу в гости — мы давно уже и забыли об этом.