Славчо Трынский - Не так давно

Предположив, что партизаны пришли за попом, Тона бросилась за ним и повела в погреб, где держала кадки для солений. Подняла крышку у самой большой кади и посадила туда попа. Он подобрал рясу, скрючился, насколько позволяло брюхо, и притих. Тона положила на место крышку и мигом оказалась у ворот.

— Кто там? — спросила лицемерка.

— Свой, — ответил тихонько партизан.

— Ой, сынок, возвращайся, у меня сумасшедшая сноха. Как только увидит тебя, еще больше помешается. Иди отсюда скорей, золотой мой, тетка тебя сильно любит, но сноха, сноха, мой золотой!.. И чего она не помрет, и я бы избавилась от этого лиха, и тебе бы не пришлось от ворот ворочаться.

Партизан был ошеломлен. Он впервые встречался с такой женщиной и решил, что она говорит чистую правду, а слезы льет от всего сердца. Он не мог заметить, что глаза у нее сухие, а фартуком она утирает нос. Стиснул покрепче палку и, прихрамывая, побрел обратно.

Разве могли мы после этого случая не разоблачить лицемерку?

Во время пребывания в Бохове мы нарвались на провокатора. Кто бы мог предположить, что Борис Митов — мой бывший одноклассник, с которым мы вместе выросли, — стал предателем, что именно он превратился в тайное оружие жандармерии. Строго законспирированного врага трудно распознать только по одежде или разговору. В зависимости от задачи, он может представиться и патриотом до мозга костей, и борцом за свободу народа, и бедняком. Борис показался нам человеком, симпатизирующим нашей борьбе, восхищающимся нашими успехами, готовым помогать нам всем, чем может, даже устроить типографию, если она нам нужна.

В те дни, когда под ногами фашистов все сильнее колебалась земля, когда Красная Армия все быстрее приближалась к нам и особенно после того, как попытки фашистов расправиться с партизанами потерпели полный крах, Борис Митов и был завербован жандармерией. С его помощью предполагалось захватить или в крайнем случае ликвидировать руководителей отряда.

Для выполнения этой цели он должен был с самого начала завоевать наше доверие, соблазнить тем, что может доставить нам печатный станок, обувь, часы и другие необходимые предметы, а уже потом подготовить наш арест. И Борис начал готовить свое черное дело.

Через ятаков он получил наше согласие на встречу. На первой встрече он был особенно щедр в обещаниях, говорил, что любит нас, как родных братьев, что все, что нам надо, он достанет, и настаивал на более частых встречах.

Я знал, что Борис работает в переплетной мастерской нашего земляка Видена Томова, а Виден был человек, известный своими передовыми взглядами. Когда я был учеником, он часто снабжал меня бумагой, и можно было поверить, что Борис доставит нам печатный станок, который имелся в мастерской, тем более, что он был компаньоном хозяина.

На этой встрече Митов показал себя энтузиастом нашего дела. Договорились, что бумагу и кое-что еще он переправит к своему отцу в Бохову, кроме того, он настоял на второй встрече, чтобы лично передать нам часть обещанного. Условились в следующий раз встретиться 1 мая в то же время и на том же месте.

Прошло несколько дней и в ночь на 1 мая жандармерия бесшумно окружила село и заняла все тропинки, ведущие к нему.

Бохова была охвачена тревогой. Снова чья-то мать заплачет, снова загорится чей-то дом. В тот момент, когда все с ужасом ждали, кого посетит беда, Борис самодовольно расхаживал по одной из канцелярий жандармского управления в Софии и с нетерпением ожидал результатов. Так в ожидании прошел весь день. Телефоны между Трыном и Софией работали непрерывно, даже был готов текст сообщения, что мы схвачены или убиты, но — капкан оказался пуст. Занятые формированием новых боевых единиц, мы совсем забыли о встрече и случайно избежали готовящейся засады.

Жандармерия осталась ни с чем, но Борис Митов, ее сотрудник, попал в еще большую зависимость от нее. Он приложил все силы, чтобы раскрыть подпольную организацию в Софии. Ему удалось добраться до наших ятаков Милана Атанасова, Хараламбия Захариева, Ивана Михайлова и других — их арестовали одного за другим. Нелегко пришлось нашим товарищам. Хотя они и остались живы, но из тюрьмы вышли искалеченными.

Палилула встретила нас тепло и приветливо, как всегда. Наши чудесные ятаки непрерывно встречали и провожали новых партизан. Три бедняцких дома были уже не в состоянии накормить сотни проходящих. На помощь им пришел мельник Тодор Стойчев. Регулярно, раз в три-четыре дня, пока длилась мобилизация, он отправлял в Палилулу по 100—200 килограммов муки.

В Палилуле мы встретились с Василом Теодосиевым, который был эвакуирован в Бохову. Оттуда по указанию Георгия Чанкова его переправили в Софию, чтобы он провел к нам Илию — связного окружного комитета партии, смелого и дисциплинированного парня, который должен был информировать нас о работе в округе, а мы, в свою очередь, должны были передать ему наше мнение по некоторым интересующим окружной комитет вопросам.

Здесь же, в Палилуле, должна была состояться наша встреча с Раденко Видинским (баем Захарием) — ответственным за Треклянский район Кюстендильской околии. За короткое время он успел связаться со многими селами околии, провести там партийные собрания по некоторым организационным вопросам, и ему больше не оставалось ничего делать, кроме как заняться работой во всей околии, что ему и поручили. В помощники ему выделили активную ремсистку, руководителя молодежи в околии Марию Захариеву (Бойку) из Софии. Они оба принялись за выполнение партийной задачи с большим усердием.

Из всех встреч в эти дни самой напряженной была встреча с членом околийского комитета партии товарищем Стояном Якимовым. С ним разговор проходил довольно нервно. Причиной этой нервозности было то обстоятельство, что никак нельзя было подыскать подходящее время и место для встречи с городскими товарищами. Все пункты, предлагаемые нами, оказывались неудобными — или были слишком близко к городу, или очень далеко от него. Однако истинный мотив всех этих придирок был нам давно известен — страх. Единственным товарищем из околийского комитета, рискнувшим встретиться с нами, оказался Якимов. Следовательно, весь гнев, который обрушился на него во время встречи, был направлен не лично против Якимова, а против руководителей комитета, не выполнявших директивы партии. Их пассивность привела к пассивности как в партийной, так и в молодежной организации города. Работу в селах мы взяли на себя. Если в селах на ноги поднимались десятки коммунистов, то город бездействовал. Из всего Трына в отряд пришел один-единственный парень Воин Кятов, и то по собственной инициативе, а не по решению организации. Все говорило о том, что надо принимать самые серьезные меры, чтобы активизировать работу в городе, а это можно было сделать только при одном условии — если руководители поймут, что решительный час уже пробил.