Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Судя по «Записке…», неприязнь к студентам была разлита в воздухе еще до «исторических» пожаров. В другом отчете, составленном полковником жандармского корпуса Ф. С. Ракеевым по поводу пожаров, произошедших раньше, 24 мая, сообщается, что в связи с одновременными возгораниями «в семи различных местностях» Петербурга рассказывают «о появлении будто бы в городе писем, в которых злоумышленники предуведомляют жителей, что по случаю неуспеха возбудить восстание все усилия их будто бы употреблены на распространение пожаров, произвели общий страх и общее негодование на недостаточность принимаемых мер по ограждению спокойствия и безопасности жителей» 227. О том же 24 мая сделал запись в дневнике и цензор А. В. Никитенко: «Толкуют о поджогах. Некоторые полагают, что это имеет связь с известными прокламациями…» 228Итак, может быть, простой народ и в самом деле не читал кровожадного манифеста «Молодая Россия», но звон определенно слышал, давал свое объяснение происходящего и к моменту пожарной катастрофы был уже достаточно разогрет.

Таким образом, Лесков ничего не придумывает, а всего лишь пересказывает в газете действительно ходившие в столице слухи о связи пожаров и прокламации.

В «пожарной» статье он подхватывает вполне резонную идею, высказанную Артуром Бенни в том же номере «Северной пчелы», – о привлечении добровольцев. Пожарные команды явно не справлялись с огнем, помочь им вызывались многие, можно было придать стихийной инициативе законный статус. Но и это здравое предложение вызвало только глухие смешки. Возможно, оппонентам Лескова казалось, что в минуту такого бедствия разговоры о каких-то волонтерах – пустая болтовня, люди и без того помогают друг другу: «Санкт-Петербургские ведомости», например, регулярно публиковали адреса жителей, готовых разместить у себя погорельцев.

К тому же не идею о волонтерах вменили Лескову в самую непростительную вину, не за то сочли агентом Третьего отделения. Он не просто передавал непроверенные слухи, не просто намекал на участие студентов – он предлагал «самое строгое и тщательное следствие, результаты которого опубликовались бы во всеобщее сведение»: «Скрываться нечего. На народ можно рассчитывать смело, и потому смело же должно сказать: основательны ли сколько-нибудь слухи, носящиеся в столице о пожарах и о поджигателях?» 229Предложение было адресовано полиции – вот что по-настоящему покоробило всех.

Одних – тем, что искать правду Лесков предлагал в полиции, к тому же в традициях риторики проправительственных изданий упомянул о «политических демагогах». «Северная пчела» уже два года стояла на умеренных, но отчетливо либеральных позициях, рискуя критиковать правительство и законы. Неудивительно, что статья с призывом к властям найти виновных была воспринята как предательство.

Других – собственно, самих представителей власти – неприятно поразило, что им указывают, как поступать. Следственная комиссия была без подсказок назначена тотчас же после пожара. Император Александр II особенно обиделся на пассаж о том, что пожарные команды должны выезжать «для действительной помощи, а не для стояния», поскольку лично видел, как истово они трудились, и начертал на полях газеты напротив этого места: «Не следовало пропускать, тем более что это ложь» 230.

Пожарные и в самом деле работали не за страх, а за совесть, тушили огонь всю ночь на 29 мая. Измученные лица пожарных, сутками не видавших ни пищи, ни сна, мелькают почти во всех репортажах. Они не стояли, но и возможности пробраться к огню сквозь паникующую толпу и сваленный скарб – с лошадью, тащившей бочку с водой и насосом – часто не имели. Да и оборудование не всегда было исправно. «Что касается пожарных команд, то они содержались ниже всякой критики. Бочки были вечно рассохшиеся и не довозили воды до места надобности; рукава, кругом продырявленные, поливали не столько пожар, сколько пожарных. Водопроводов еще не было. Воду возили водовозы, причем невская вода ценилась несравненно дороже канальной, и бедный люд принужден был пить гнилятину из Фонтанки и Мойки. Таким образом, если пожар был в местах, отдаленных от воды, то могли сгорать десятки домов, пока довозили до пожара хоть одну бочку, да и ту наполовину пустую» 231, – писал А. М. Скабичевский о состоянии пожарного дела в 1860-е годы. Так что, вероятно, Лесков в этом вопросе не совсем удалялся от истины.

Колумнист «Северной пчелы» был не единственным, кто оживил на страницах газеты смутные страхи в режиме реального времени. И всё же изданий, повторивших всеобщие слухи сразу же после бедствия, 30 мая, было мало 232. «Современная летопись» Каткова устами отца Иоанна Беллюстина [44] «Но на кого указывает народ как на главную причину своих бедствий? Горько и тяжело, а нельзя скрыть – на учащуюся и ученую молодежь. Совершающиеся бедствия он ставит в неразрывной связи с предшествовавшими возглашениями, объявлениями – всею этою возмутительной нечистью, которую враги общественного спокойствия щедрою рукою сыпали в народ. Ради чести науки, ради стольких надежд, которые возлагались было на молодое поколение, не хотелось бы верить подозрениям народа. Но что если и тут есть своя доля правды?» (Беллюстин И. С. Из Петербурга // Русский вестник. Современная летопись. 1862. № 23). и немецкоязычная газета «Санкт-Петербургише цайтунг» устами анонима [45] «Из уст в уста передается таинственный страшный слух. И один нашептывает другому, из дома в дом распространяется ужас – не несчастный случай вызвал это бедствие, не недосмотр, не просто проступок, не ребяческое легкомыслие обрушило на нас этот страшный удар. Крадущиеся в темноте злодеи, преступники, чуждые роду человеческому негодяи, лишенные всякой человечности, – говорят, это они бросили искру и раздули пожар, который обрек многие тысячи на бедность и нищету. <���…> Мы всё еще не можем и не хотим верить тому, что поджоги совершены революционерами…» (St. Petersbur-gishe Zeiting. 1862. № 115. 30. Mai). также говорили о поджигателях, не скрывая подозрений, что ими могут быть студенты и революционеры. Но инквизиторская репутация первого издания сложилась уже давно, а со второго спрос был невелик. Даже официальные «Северная почта», «Санкт-Петербургские ведомости», «Русский инвалид» в первые дни после пожара ограничивались только горестным описанием бед, не повторяя чужих смелых предположений и не делая собственных.

Первого июня «Санкт-Петербургские ведомости» сообщили о создании комиссии «для раскрытия причин необыкновенных пожаров в Санкт-Петербурге». Обывателей просили доводить до ее сведения всё, что поможет расследованию. Обер-полицмейстер призывал домовладельцев усилить «денной и ночной караульный надзор», а дворников – доставлять подозрительных людей в полицию, впрочем, «не дозволяя себе какого-либо самоуправства» 233. Всех пойманных с горючими веществами или подозреваемых в поджигательстве грозились предавать военному суду в 24 часа. По распоряжению государя пострадавшим предоставлялись здания казарм и выдавались палатки. Император пожертвовал лишенцам 25 тысяч рублей серебром, государыня с детьми – 29 тысяч 234. Чиновникам по высочайшему повелению полагалось пособие размером до годового оклада 235. Жертвовали средства и петербургские купцы, и мещане, и все другие сословия. Но о причинах или возможных виновниках происшествия почти все молчали.