Майя Кучерская - Лесков: Прозёванный гений

Только 5 июня проправительственная газета «Наше время» сообщила, что «целый город» говорит о «правильно организованной, многочисленной шайке поджигателей, имеющей связь с последнею гнусною прокламациею», и на следующий день повторила: «…во всех сословиях обвиняют в поджогах политических деятелей – уверенность в том общая!» 236

Восьмого июня «Санкт-Петербургские ведомости» тоже, наконец, сослались на мнения тех, кто видел «связь между пожарами и теми листками, прокламациями и воззваниями, которые с некоторого времени стали распространяться в Петербурге». Но в политический подтекст газета не верила: «Если действительно существуют поджигатели, то это разбойники, воры, так называемые в народе “мазурики”. Но не демагоги, потому что если бы так действовали последние, то они действовали бы без всякого знания человеческой природы, без всякого знания народного духа, без всякого смысла…» 237Бедствие, по мнению газеты, лишь соединяло народ с властью; помощь, оказываемая правительством и лично государем, вызывала в погорельцах благодарность.

В те же июньские дни «Санкт-Петербургские ведомости» опубликовали пространный текст И. П. Балабина «По поводу пожаров, материальных и нравственных», напрямую связавшего пожары с прокламацией и недоумевавшего, зачем «Молодая Россия» предлагает русскому народу французскую революцию: «Грустно, невыносимо тяжело становится, когда подумаешь, что есть у нас молодежь с пылкою, отважною кровью, исполненная самых жарких и доброжелательных чувств и стремлений к твердому установлению общественного благополучия, и между тем, молодежь эта, с каждым шагом, более и более сворачивает с пути истины, именно только от незнания края и народа, от непонимания той среды, в которой она действует» 238.

Официальное издание решилось огласить ходившие в народе слухи лишь неделю спустя после событий. Эта неделя стоила Лескову репутации.

Андрей Николаевич Лесков в книге об отце главу о «пожарной» статье назвал «Катастрофа» 239. Мотив «катастрофы» подхватили и многие другие исследователи, утверждая, что после публикации в «Северной пчеле» от Лескова окончательно отвернулись радикалы, началась его травля 240. Если это соответствует действительности, то история гонений на журналиста (а не на редакцию «Северной пчелы») довольно плохо задокументирована. Свидетельств восстания либеральных масс против Лескова практически нет, что и понятно: он ведь не подписал «пожарную» статью; пусть даже все знали, кто ее автор, но в публичном пространстве периодической печати его имя не называли.

Возникает естественное предположение: не преувеличены ли Андреем Николаевичем последствия публикации статьи, не позднее ли это смешение двух историй – «пожарной» и случившейся два года спустя, уже с романом «Некуда»? Очень на то похоже. Впрочем, есть очевидные свидетельства того, что и в июне 1862 года Лесков чрезвычайно нервничал.

Вскоре после публикации статьи «Настоящие бедствия столицы» он еще четыре (!) раза, также анонимно, возвращался к «пожарной» теме на страницах «Северной пчелы»: заверял читателей, что редакция газеты и не думала нападать на студентов, призывал восхищаться их самоотверженным поведением при тушении пожара – словом, всеми силами старался дезавуировать свое первое высказывание по этому поводу. 7 июня Лесков писал в «Северной пчеле»:

«Мы сами видели многих студентов во время бедствий 28-го мая и качающими пожарные трубы, и спасающими имущество погорельцев, и таскающими воду из Фонтанки, и спасающими дела министерства. Мы видели, как студенты, взяв несколько дрожек из загоревшегося экипажного ряда, подвозили их к дому Министерства внутренних дел, нагружали их делами и книгами и отвозили на себе к Александровскому скверу. Мы видели, наконец, студентов в лагере погорельцев; видели, как они подавали несчастным, быть может, последнюю копейку; мы слышали искренний, горячий ропот против поджигателей; мы были свидетелями отчаяния многих молодых людей по поводу недоброй молвы, до них касающейся… Это ли поджигатели? Нет, грешно, безбожно думать на студентов!» 241 [46] Любопытно, что в редакционной статье от 13 июня Лесков извинился и перед разгневавшимся на его первую «пожарную» статью государем: «Во всех проявлениях, в которых можно было наблюдать народ в деятельности, произведенной пожарами, особенно резко выступали три черты: подозрительность, развитая до болезненности; недоверие к волнующим его слухам и воззваниям; любовь к Императору Александру II, с именем которого у народа неразлучно понятие о личной свободе и льготах, и, наконец, полнейшая готовность стоять за своего освободителя» (Лесков Н. С. < Пожарные вариации на тему: «с одной стороны и с другой стороны»> // Лесков Н. С. Полное собрание сочинений. Т. 2. М., 1998. С. 613).

Что это, как не жаркая и, разумеется, покаянная речь? Но было поздно. Хотя, повторим, ругали не Лескова – ругали издание, его статью опубликовавшее.

«Искра» – еженедельный сатирический журнал – в ответ на новоявленные панегирики студентам только шипела: «Ну, прекрасно, зачем же вы прежнюю-то гнусную статейку напечатали? Зачем бросили искру в порох, – счастие только, что пороху не оказалось» 242. Анонимный автор пояснял, что было гнусного в той самой лесковской статейке, и аргументы его предсказуемы: не следовало повторять на страницах столичной газеты неясные уличные слухи, связывать пожары с авторами прокламаций и ставить под удар «корпорацию», из которой якобы явились поджигатели. Заметим, однако, что автор «гнусной статейки» не назван по имени, все стрелы летят в «Северную пчелу».

В другом номере «Искра» опубликовала стихотворение Виктора Петровича Буренина, подписанное псевдонимом «Владимир Монументов», по-настоящему обидное:

Греческое слово «сикофант» означало «доносчик». Это было очень серьезное обвинение, однако с весьма расплывчатым адресатом. Интересно, что 40 лет спустя Буренин, который при жизни Лескова пустил в него еще немало ядовитых стрел, после кончины оппонента отзывался о нем как о «свободном, самом дерзком писателе», а в направленных против него «послепожарных» слухах видел жандармский след [48] Историк театра, филолог Б. В. Варнеке в письме А. Н. Лескову от 3 июня 1939 года передает свой разговор с В. П. Бурениным, состоявшийся четыре десятилетия спустя после «пожарных» событий: «“Про Лескова смело надо сказать, что это самый свободный, самый дерзкий русский писатель. Кто бил жандармов так жестоко, как он?” <���…> В то утро, верно, у В. П. желудок подействовал, и он был разговорчив и продолжал: “Как нелепо и фальшиво осветил Флексер (критик А. Л. Волынский, настоящее имя – X. Л. Флексер. – М. К.) всю историю с пресловутым письмом о пожарах. Автор ‘Русских критиков’ должен был знать, что за люди были те, кто заживо распял Лескова. В первую голову агитаторы. И их хором очень ловко дирижировало III отделение… Надо быть идиотом, чтобы сделать из него выводы, какие сделала ‘красная печать’. Ей их кто-то подсказал. Кто? полиция, конечно, одна знала виновников пожара и через них науськивала толпу на студентов. Пожар устроили поляки, но ведь они-то были очень [сильны] в департаментах. <���…> ‘Письмо-донос’. И пошла писать губерния. <���…> Я очень хорошо знаю эти круги. И это как раз жандармская хватка, искалечившая жизнь Лескова. Вот о чем надо было писать…” Конечно, через сорок лет слова В. П. я забыл, но суть речи – как раз та» (цит. по: Борхсениус Е. И. Мои воспоминания о Николае Семеновиче Лескове // В мире Лескова: Сборник статей. М., 1983. С. 354). .