Чарльз Чаплин - Моя удивительная жизнь. Автобиография Чарли Чаплина

Я получил телеграмму от герцога Альбы с приглашением приехать в Испанию, но уже на следующее утро газеты вышли с крупными заголовками: «Революция в Испании», и я поехал в печальную и чувственную Вену. Этот город запомнился мне в первую очередь страстным романом с очень красивой девушкой. Наша связь была словно последняя глава викторианского романа: мы поклялись вечно любить друг друга и после последнего поцелуя расстались, хорошо зная, что больше никогда не увидимся.

Из Вены я отправился в Венецию. Была осень, и город выглядел пустынным. Венеция нравится мне гораздо больше, когда в ней много туристов, которые приносят с собой тепло и веселье, – без них город напоминает кладбище. Вообще, я люблю отдыхающих, потому что обычно на отдыхе люди добрее и дружелюбнее, чем когда сосредоточенно и быстро мелькают в вертушках входных дверей многочисленных офисных зданий.

В Венеции было красиво, но очень скучно, и я пробыл в городе только два дня – сидел в номере и тайком проигрывал пластинки, поскольку Муссолини запретил танцевать и слушать пластинки по воскресеньям.

Мне хотелось вернуться в Вену и повторить свое любовное приключение, но у меня уже была назначена встреча в Париже, которую я не хотел пропускать. Это был завтрак с Аристидом Брианом [105] Французский политический и государственный деятель, лауреат Нобелевской премии мира 1926 г. (прим. ред.). , которому принадлежала идея о Соединенных Штатах Европы. Мы встретились, и месье Бриан показался мне болезненным, разочаровавшимся и наполненным горечью человеком. Завтрак проходил в доме месье Балби, издателя парижской газеты «Л’Энтрансижан», и был полон интересных бесед, хоть я и не говорил по-французски. Мне помогала графиня Ноай, маленькая симпатичная блондинка, чем-то похожая на птичку. Здороваясь с ней, месье Бриан сказал: «Я так редко вижу вас в последнее время, как будто вы скрываетесь от своего бывшего любовника».

После завтрака меня отвезли на Елисейские Поля, где я стал кавалером Ордена Почетного легиона.

Не стану описывать энтузиазм и восторженность толпы людей, встречавших меня в Берлине, хотя соблазн так велик, что трудно устоять.

В связи с этим вспоминается фильм, который Мэри и Дуглас сняли во время своего путешествия за границу. Я надеялся увидеть интереснейшее кино об их поездке. Оно началось с момента приезда Мэри и Дугласа в Лондон – я увидел огромную возбужденную толпу поклонников на вокзале, такую же огромную возбужденную толпу у отеля и толпы еще более возбужденных людей в Париже. Мне показали, как выглядят отели и вокзалы в Лондоне, Париже, Москве, Вене и Будапеште, после чего я наивно спросил:

– А когда будут достопримечательности и другие интересные места этих городов и стран?

Они засмеялись. Должен признаться, что я тоже не страдал излишней скромностью, рассказывая о том, как встречали меня.

В Берлине я гостил по приглашению демократического правительства, а помогала мне графиня Йоркская, симпатичная немецкая девушка, которая взяла на себя роль моего атташе. Шел 1931 год, и именно в этот год нацисты появились в Рейхстаге в качестве реальной политической силы. Я не знал, что половина всей немецкой прессы была настроена против меня, утверждая, что немцы выглядят смешно, устраивая иностранцу такой бурный прием и демонстрируя чуть ли не фанатичный восторг. Понятно, что эта половина немецкой прессы принадлежала нацистам, но, повторюсь, я ничего об этом не знал, а потому чувствовал себя в Берлине просто прекрасно.

Кузен самого кайзера любезно сопровождал меня в поездке в Потсдам и Сан-Суси. По-моему, все дворцы выглядят нелепо, безвкусно и тщеславно. Да, их историческое значение велико, но когда я думаю о Версале, Кремле, Потсдаме, Букингемском дворце и других богатых мавзолеях, я начинаю понимать, насколько тщеславны и самовлюбленны были их создатели. Кузен кайзера сказал мне, что дворец в Сан-Суси построен в изысканном стиле, не такой большой и более уютный, но, осмотрев его, я понял, что и он был результатом чьих-то тщеславных желаний. Он оставил меня совершенно равнодушным.

А вот Музей берлинской полиции поверг меня в страх и ужас своими фотографиями несчастных жертв, самоубийц, дегенератов и всяких мерзавцев. Я с огромным облегчением вышел из музея на улицу и с наслаждением ощутил свежесть берлинского воздуха.

Доктор фон Фольмёллер [106] Немецкий филолог, поэт, драматург, археолог и авиаконструктор (прим. ред.). , автор пьесы «Чудо», пригласил меня в свой дом, где я познакомился с представителями немецкого искусства и театра. Еще один вечер я провел у Эйнштейнов в их маленькой квартирке. Я планировал также пообедать с генералом фон Гинденбургом, но в последний момент его планы изменились, и я снова направился на юг Франции.

Я уже писал, что буду упоминать о сексе, но без каких-либо подробностей, так как мне просто нечего добавить к тому, о чем вы сами прекрасно знаете. Но продолжение рода – дело принципиальное, и каждый нормальный мужчина, глядя на любую женщину, начинает думать, как бы он занялся с ней любовью. Ну, так всегда происходило со мной.

Женщины нисколько не интересовали меня, когда я работал. Я был уязвим только в перерывах между съемками, когда мне нечего было делать. Герберт Уэллс как-то сказал: «Наступает момент, когда утром ты уже дописал последнюю страницу, а днем просмотрел всю корреспонденцию и понимаешь, что делать больше нечего. И вот тут наступает время скуки – это время как раз для секса».

Это самое время настало для меня на Лазурном берегу. Меня познакомили с просто очаровательной девушкой, у которой было все, чтобы избавить меня от скуки. Она пребывала точно в таком же настроении, как и я, а поэтому никто из нас двоих не строил никаких серьезных планов и мы были открыты и откровенны друг с другом. Девушка призналась, что недавно пережила несчастный роман с молодым египтянином. Мы не обсуждали наши отношения, но ей было понятно, что через некоторое время я вернусь в Америку. Каждую неделю я давал ей некоторую сумму денег, и вместе мы проводили время в казино, ресторанах и на всевозможных праздничных раутах. Мы наслаждались вкусной едой, танцами, и все шло весело и беззаботно. Но постепенно я стал чувствовать, что меня все больше и больше затягивает в сеть наших отношений, и случилось то, что и должно было случиться, – я дал волю эмоциям и позволил себе немного влюбиться, а когда начинал думать о возвращении в Америку, то вовсе не был уверен, что вернусь туда один. Любая мысль о том, что я оставлю ее, вызывала во мне жалость, ведь она была так хороша, весела и обворожительна. Но вскоре некоторые обстоятельства вызвали сильное недоверие к ней.