Петр Лебеденко - В излучине Дона

— Хорошо, что нет авиации, — замечает Николаев, а то бы…

Он не договаривает. И так ясно, что имеет в виду комиссар. Действительно, появись в небе бомбардировщики, худо придется танкистам без зенитного прикрытия.

Но вот на тот берег перебираются последние машины Лебедева и пропадают из виду. Наступает недолгое затишье.

В половине третьего приказываю начать переправу. Первыми вползают на мост танки Довголюка. Я пристраиваюсь в хвосте первой роты. Под тяжестью двигающегося металла мост колеблется и проседает.

Вражеский огонь усиливается. Слева и справа, впереди и сзади вспыхивают и гаснут белые фонтаны. Зрелище живописное, но неприятное, особенно когда твой танк находится на мосту. Угоди снаряд в понтон, и рухнешь в воду. А из стальной тесной коробки разве выберешься?

Как бы в подтверждение самых худших предположений, впереди вспыхивает короткое пламя, закипает желтоватая донская вода. Вверх взлетают куски досок, пол кренится. Растерявшийся механик тормозит, и танк наклоняется еще больше. Левая гусеница скрывается под водой.

Все решают секунды.

— Полный газ! — не своим голосом кричу я. — Ты что — погубить машину решил? — Не сдержавшись, крепко ругаюсь.

В тот же момент натужно ревет двигатель. Танк бросается вперед и, придавив своим многотонным телом дощатый настил, вырывается наверх. Я облегченно вздыхаю.

К месту повреждения уже спешат на надувных резиновых лодочках саперы. Лавируя между разрывами, они быстро добираются до задетого снарядом звена и принимаются за дело.

«Быстрее, друзья! Быстрее!» — мысленно поторапливаю их и с беспокойством поглядываю на небо. Застывшие на мосту машины представляют отличную мишень.

На том берегу наш танк свернул чуть с дороги и остановился. Высунувшись по пояс из люка, наблюдаю за переправой 2-й роты. Саперы уже исправили повреждение: две лодки идут к берегу, третья покачивается у самого моста на волнах, поднимаемых разрывами. Четыре понтонера стоят на краю настила и смотрят под гусеницы проходящих танков. Через несколько минут, убедившись в надежности своей работы, садятся в лодку и, загребая миниатюрными веслами, спешат к берегу.

— Трогай! — кричу я в горячее чрево танка.

За первым же поворотом овраг сузился. Справа от дороги оказалась площадка, на ней небольшой деревянный домик. В тени его стоит генерал, невысокого роста, коренастый, с крупным загорелым лицом. На груди поблескивает звездочка Героя Советского Союза, в руке наспех сложенная карта.

Вглядываюсь: «Кто бы это?» Лицо незнаемое. На всякий случай приказываю остановить машину и соскакиваю на землю. И сразу явственнее слышатся разрывы.

Впереди идет бой, и, судя по непрерывной канонаде, довольно напряженный. Прислушиваюсь, затем одергиваю гимнастерку и подхожу к незнакомому генералу. Представляюсь.

— Что ж, давайте, полковник, знакомиться, — генерал протягивает руку, — Пушкин, заместитель командующего фронтом по танковым войскам.

Рукопожатие крепкое, энергичное. Почему-то этот маленький штрих нравится мне. Я ничего не знаю о Пушкине и вижу его впервые, но то, что встретил в нескольких километрах от места боя, и то, что он сам вот тут под разрывами мин и снарядов провожает бригады в атаку и спокоен, несколько рассеивает то дурное настроение, которое не покидало меня с момента получения приказа о переправе через Дон.

Попадаются люди, которые вдруг и непроизвольно вызывают к себе симпатию и, больше того, доверие. Не по должности и званию, а просто потому, что есть в них нечто такое, идущее от самого сердца, что каким-то образом действует и на твое сердце. Это чувство невозможно передать словами, и ты сам вначале не задумываешься над его причинами и не отдаешь себе отчета в ответной душевной реакции, но оно есть и, раз войдя в тебя, остается навсегда.

Это первое, неясное еще самому ощущение не обмануло меня. Со временем, чем больше я слышал о Е. Г. Пушкине и узнавал его, оно укреплялось, и, когда через полтора года генерал погиб, а погиб он в бою, смерть его была для меня равносильна кончине самого близкого человека.

Случилось так, что, отвечая на рукопожатие Е. Г. Пушкина, я невольно улыбнулся. То ли генерал знал свое влияние на людей, то ли вообще был приветливым человеком, только в ответ он тоже улыбается и говорит:

— Рад знакомству, полковник.

Затем шуршит картой, разворачивая. Но вдруг брови его ползут вверх, а на лбу ложатся две резкие короткие морщинки.

— Мирон? — удивленно произносит Пушкин и шагает навстречу Николаеву, раскрывая объятья.

Они сходятся, обнимаются, похлопывают друг друга по плечам и спине.

— Вот, черт, где довелось встретиться! — Генерал, не скрывая радости, трясет Николаева за плечи.

— Сколько лет не виделись, Ефим Григорьевич! — восклицает наш комиссар. — Да я уж и не чаял…

— У нас говорили, что ты в Крыму воевал, — перебивает Пушкин, — а финал-то известен. Боялся, что пропадешь там. Ну-ну, рад, что живой и что снова вместе. Значит, у него комиссаришь? — и кивнул в мою сторону.

— Да, в пятьдесят пятой танковой.

Разложив карту на земле, генерал жестом приглашает нас сесть и откровенно заявляет:

— Обстановка, други мои, прямо скажем, неважная. И задача бригаде предстоит нелегкая. Ожидать, когда переправятся все ваши подразделения, времени нет. Поэтому вводите их в бой частями. Батальон переправится, и в наступление. Ваш участок правее бригады Лебедева. — Генерал склоняется к карте и указывает место. — Совместно овладеваете «Полевым станом», — карандаш движется по карте, — а после того как Лебедев выбьет фашистов с фермы совхоза номер два, вы вместе поворачиваете на север и наступаете в направлении села Ложки. Селом надо овладеть быстро. Затем закрепляетесь на его северной окраине, подтягиваете остальные подразделения и ждете нового приказа. Вот пока и все. Вопросы есть?

— Как с артиллерийской поддержкой? — осведомляется Николаев.

— Плохо. А точнее — не будет. Ни артиллерийской, ни авиационной. Рассчитывайте только на себя, на свои танки. И правого соседа у вас нет. У противника же, это учтите, и артиллерии и авиации хватает. Ну, желаю успеха.

Пушкин поднимается, давая понять, что разговор окончен, время истекло и нужно действовать.

Ковырнув, я направляюсь к своему танку. Николаев остается. Когда я уже собираюсь захлопнуть крышку люка, комиссар вскакивает на гусеницу:

— Генерал велел передать тебе, что точными сведениями о противнике мы не располагаем, так что на рожон не лезь. Пусти вперед разведку и вообще береги людей и технику.

— Ладно. А ты откуда его знаешь?

— Служили и воевали вместе. Боевой генерал.

— Сам вижу. Героя так просто не дают…

Выбравшись из оврага, я ненадолго задерживаюсь, чтобы осмотреться. Впереди широкое ровное поле. На нем кое-где виднеются редкие островки кустарника, а левее — небольшая роща. Возле нее проселочная дорога. На втором километре, перевалив гребень, дорога, судя по карте, поворачивает прямо на север. Оттуда доносятся разрывы, и туда — это видно по следам — прошли танки Лебедева. Там идет бой.