Петр Лебеденко - В излучине Дона

Велев Довголюку рассредоточить машины в кустарнике, я вызываю офицера связи лейтенанта А. А. Симонова.

— Берите, лейтенант, броневик и дуйте к Лебедеву. Выясните обстановку. Да предупредите, что мы ударим из-за правого фланга его бригады.

Броневик круто разворачивается, выстреливает облачком дыма, выскакивает на дорогу и быстро скрывается за гребнем.

Уже шесть часов вечера, зной спал, но солнце все же припекает плечи и спину. Сажусь в жидкую тень чахлого кустарника, вынимаю карту и жестом приглашаю к себе Довголюка.

— Слушайте, капитан, задачу батальона.

И в соответствии с приказом Пушкина сообщаю, как атаковать «Полевой стан», оттуда повернуть к Ложкам, овладеть ими и закрепиться.

— Задача ясна, товарищ полковник. Но без карт командирам рот трудно будет ориентироваться.

Опять эти карты! Все командиры рот и взводов новые, местность им незнакомая, и не мудрено, если в суматохе боя они собьются с пути. А допустить этого нельзя.

— Вот что, капитан. Предупредите экипажи, чтобы следили и ориентировались по этой вот дороге. Она всегда должна быть в пределах правофланговой роты. Левым ориентиром будут танки соседа — пятьдесят шестой бригады.

Как раз показался броневик. Минут через пять лейтенант Симонов докладывает:

— Пятьдесят шестая бригада ведет бой. Пехоту противника поддерживают около сорока танков, артиллерия. Действует авиация, но эпизодически. Отбомбится, и, пока улетает на заправку, небо свободно. Комбриг готовится к новой атаке. Начнет ее, как только ваш батальон выйдет вот на тот гребень.

— Ну, капитан, ни пуха ни пера. — Я легонько хлопаю Довголюка по плечу. — Начинайте. И… берегите людей.

Капитан спешит к машинам. Я смотрю ему вслед и невольно вздыхаю. Знаю твердо: трудновато ему сегодня придется. Все экипажи в батальоне из новичков, и это их первый бой. К тому же действовать будем без артиллерийского и авиационного прикрытия. Дай бог, если отделаемся небольшими потерями.

Огненный диск солнца еще ниже склоняется к горизонту, но продолжает нещадно высасывать из земли влагу, и над степью колышется марево. Поэтому дальние предметы будто колеблются.

Рокот тридцатьчетверок Довголюка постепенно удаляется. Перед гребнем батальон разворачивается в боевой порядок и, ускоряя движение, переваливает высоту. Небо в той стороне темнеет от поднятой гусеницами пыли.

К высотке, отмеченной на карте числом 161.1, подтягивается мотострелково-пулеметный батальон старшего лейтенанта И. Суха. Получив задачу, комбат ускоренным шагом ведет бойцов за танками Довголюка.

Начинают выползать из оврага и первые семидесятки. Я вижу, как вначале показывается задранный кверху конец орудийного ствола, потом башня и потом уже, медленно перевалившись носом, показывается весь танк. 1-я рота сосредоточивается возле кустиков, где совсем недавно стояли машины Довголюка.

— Передайте Грабовецкому, чтобы ускорил переправу, — приказываю я.

Но едва мотоциклист-связной скрывается в овраге, как над Доном появляются вражеские бомбардировщики. Разбившись на две группы по девять самолетов, гитлеровцы начинают бомбить Калач и понтонный мост. Внизу у реки торопливо хлопают орудия, и высоко в небе, среди темных силуэтов, расплываются белые облачка разрывов. Это открыла огонь зенитная батарея, которую только что установили рядом с переправой. Но стреляет она недолго. Группа бомбардировщиков, сделав круг, резко идет на снижение. Из-под фюзеляжа густо сыплются бомбы. У-ух, у-ух, у-ух — стонет земля. После этого батарея безмолвствует.

Самолеты разворачиваются на третий заход. Усиливается и артиллерийский обстрел переправы.

Прибывший связной докладывает: бомбы угодили в самую позицию зенитных установок. Не желая рисковать, капитан Грабовецкий укрыл танки в роще и переправляет их по одному.

«Молодец!» — мысленно одобряю я действия комбата.

Наконец со своим хозяйством появляется и начальник штаба бригады Грудзинский. Рассредоточив машины в небольших овражках, подполковник ходит с озабоченным видом, что-то высматривая.

— Вы что? — окликаю его.

— Место для штаба подыскиваю. Пожалуй, подровняем малость эту выемку и тут расположимся. Не возражаете?

— Действуйте, — соглашаюсь я.

Минуло уже около получаса, как ушли танки Довголюка. Стрельба, сразу усилившаяся, некоторое время удалялась. Но теперь слышимость не меняется, и это начинает тревожить. Пытаюсь связаться с Довголюком по радио, но он не отвечает. Посланный к нему офицер связи В. М. Макаров не возвращается.

— Симонов!

— Слушаю, товарищ полковник.

— Ну-ка, в первый батальон, одна нога здесь, другая — там. Вы это умеете.

Минут через двадцать Симонов возвращается, но без Макарова.

— Все в порядке, товарищ полковник, — докладывает он. — Противник отходит к северу. Танковый батальон с боем продвигается к «Полевому стану». Стрелковые цепи Суха движутся за танками. Со мной связной от старшего лейтенанта.

Подзываю связного:

— Как дела в батальоне? Каково настроение людей?

Боец лет двадцати, облизав сухие, припеченные зноем губы, бойко отвечает:

— Настроение отличное, товарищ полковник. Потерь нет. Немец улепетывает.

Успех всегда окрыляет. А для связного, судя по всему, это первый бой. Он сильно возбужден, раскраснелся.

Увидел — враг отступает, и уже думает, будто бой выигран. Разочаровывать его не стал. Настроение — великое дело. Если он немного и заблуждается, это не так страшно. Главное — у него уверенность в себе и нет страха перед мощью противника.

Николаев, чуткий на такие вещи, улыбается:

— Раз улепетывает, значит, не так страшен черт, как его малюют. Верно?

— Верно, товарищ старший батальонный комиссар. Нынче не сорок первый. Теперь и у нас танки, во-он их сколько. А против танков фриц не дюже устойчив.

Из оврага выносится мотоцикл с коляской. Офицер из штаба корпуса привез новый приказ. Он краток: ввести в бой 2-й танковый батальон. Направление удара то же.

— Где Грабовецкий?

— Я здесь, товарищ полковник. — Капитан словно ждал вызова.

— Как с переправой?

— Только что закончили.

— Высылайте вперед роту Берковича. Его задача — прикрыть правый фланг и тыл батальона Суха. Когда соберутся остальные роты, двигайте к «Полевому стану». Удар наносите вдоль дороги, справа от нее.

— Есть!

Ровно через десять минут Т-70 мчатся к гребню.

Солнце уже завалилось за степь, и по небу, постепенно затухая и сгущаясь, разливается мягкий сумеречный свет. С Дона веет прохладой.

На высоте 161.1 делать мне больше нечего, и я предлагаю Николаеву выехать в боевые порядки. Забираемся каждый в свой танк и трогаемся. За нами на броневике со средствами связи следует лейтенант Симонов. Он временно исполняет обязанности начальника оперативного отделения.