Виктор Корж - Запас прочности

Командир, широко улыбаясь, спускается по трапу в центральный пост. К нему бросаются все, кто здесь был, тянутся пожать руку, поздравить.

— Качать командира! — кричит кто-то.

— Ну, ну, тревога ведь! — предупреждает командир.

Впрочем, зря он беспокоится. В центральном посту такая теснота, что при всем желании человека здесь не покачаешь.

Отбой тревоги. Командир с комиссаром отправляются в седьмой отсек благодарить торпедистов.

Матросы радуются, как дети. Кто-то уже на ходу сочинил довольно скабрезную песенку:

Ильин возмущен. Его штурманская привычка к точности не может примириться с такой вольностью:

— Мы потопили транспорт у маяка Папе. А маяка Акменраки вовсе не существует. Есть маяк Акменрагс!

Но его не слушают. Песенка пошла гулять по отсекам.

— Не кипятись, — успокаиваю я друга. — Пусть позабавятся ребята.

Задиристая песенка, надо сказать, быстро забылась. Такова уж природа искусства — оно тоже не терпит отступления от истины.

Еще неделю проблуждали мы в море. Подсчитали расход топлива и смазочных масел. В запасе остается не так уж много. По ночам работаем на верхней палубе, закрепляя на ней все, что поддается нашим усилиям, а то после бомбежек наш легкий корпус во время подводного хода начал было громыхать, как телега на ухабах.

По просьбе доктора дали морякам помыться теплой водой. Всю ночь опреснитель работал для этой цели. «Баня» не ахти какая — три литра на человека, но зато вода не простая, а дистиллированная. Ребята вполне заслужили такой комфорт, и мы с мичманом Казаковым расщедрились.

27 октября днем мы, как всегда, отдыхали. Разбудил нас ревун.

Торпедная атака!

Через пять секунд я уже был на своем штатном месте под нижним рубочным люком, сменив Сорокина.

Вахтенный офицер Булгаков, превратившийся по тревоге в командира боевой части три, перед тем как убежать в первый отсек, громко шепнул мне на ухо:

— Идут пять огромных транспортов. Охранение сильное. Держись, Виктор Емельянович, будет война!

Оборачиваюсь к трюмно-дифферентовочной помпе, чтобы дать команду немного выровнять дифферент, и вижу старшего матроса Змиенко. Догадавшись, что я сейчас примусь выдворять его из центрального поста, он опережает меня:

— Мне мичман разрешил. Бинты мне не помешают. Разрешите остаться на боевом посту.

Спорить некогда, и я подал ему команду:

— Принять из-за борта самотеком в носовую дифферентную цистерну пятьдесят литров, а в уравнительную номер один — сто литров.

Смотрю, орудует матрос обожженной рукой — только бинты сверкают. Ну, думаю, здорово марганцовые примочки Кузнецова помогли, а то ведь я раньше слыхал, что ожоги долго не заживают.

Из боевой рубки доносится голос командира:

— Запишите в вахтенный журнал: «Охранение: сторожевой корабль, два тральщика и два сторожевых катера».

Подводная лодка ныряет на максимально возможную на здешнем мелководье глубину. Скорость по-прежнему держим четыре узла. Вскоре за кормой проходит один из сторожевых катеров.

Гидроакустик старшина 2-й статьи Семин все время докладывает о местонахождении кораблей противника. Пока сближаемся с ними вслепую.

На большом ходу над нами проносится сторожевик, очевидно заметивший что-то подозрительное.

— Ход три узла! — приказывает командир и насчитанные секунды высовывает перископ в пене, оставленной сторожевиком. Для атаки выбирается огромный теплоход 15 тысяч тонн водоизмещением.

Сбавляем ход до двух с половиной узлов.

На этой скорости очень трудно вести корабль. Но ничего, все нормально. Сказывается, что дифферентовка идеальная.

Шум винтов корабля отчетливо доносится до нашего слуха.

Время застыло на месте, стрелки часов не движутся.

— Ход два узла!

— Товарищ командир, на этом ходу я не удержу лодку после залпа, — говорю я.

— Дистанция четыре кабельтова. Ход давать некуда. Сделайте все возможное. Аппарат… пли!..

— Пошел помпа в носовую дифферентную! Носовые на погружение!

— Торпеда вышла!

Время 14.35.

— Один градус влево по компасу. Аппарат… пли!..

— Торпеда вышла!

Время 14.36. Я успел только охнуть и заорал не своим голосом:

— Заполнить цистерну быстрого погружения!

Змиенко торопливо переключает клапана. Мичман Казаков бросается помогать ему. Глубина уже меньше шести метров. Несмотря на все принятые меры, облегченный нос лодки задирается вверх.

— Лево на борт! — в грохоте воздуха, врывающегося в отсек из цистерны быстрого погружения, доносится до меня из боевой рубки. — Средний вперед!

Шум воздуха, врывающегося в центральный пост, сменяется клокотанием воды. Она хлещет в шпангоут, заливая трюм. Нарочно даю ей утяжелить подводную лодку, но циркуляция и двухторпедный залп создают дифферентующий момент на корму. Средний ход ускоряет выбрасывание подводной лодки на поверхность.

Огромной силы гидравлический удар в правый борт я ошибочно принимаю за взрыв глубинной бомбы, но тут же соображаю, что близко от нас кораблей противника нет.

— Теплоход тонет! — кричит из боевой рубки командир.

Лев Александрович Лошкарев, видя, что подводная лодка всплыла до трех метров по глубиномеру, поднимает второй зенитный перископ как раз в тот момент, когда грохнул второй взрыв.

— Тонет и второй! — кричит Лошкарев.

Вся стройность и слаженность в действии людей нарушается на добрых десять секунд. Ликующие возгласы, радостный смех. А мне не до восторгов. Лодка наконец пошла на глубину. Дифферент медленно переваливает на нос. Стрелка глубиномера упорно ползет вправо. На делении шесть метров командую:

— Стоп помпа! Продуть цистерну быстрого погружения!

В боевой рубке опускают оба перископа. С большим трудом мне удается удержать лодку в двух метрах от грунта. Скорость подводного хода доведена до шести узлов. Слышно, как все корабли охранения бросились к тому месту, где еще недавно на поверхности моря торчала наша рубка с выставленными, как два телеграфных столба, перископами.

Но фашистам не так-то легко опомниться после гибели двух своих судов, пошедших ко дну в течение одной минуты. Первые глубинные бомбы грохают у нас за кормой только двенадцать минут спустя после нашего залпа. Всего мы насчитали 43 бомбы. Это значительно больше, чем было сброшено на нас в противолодочных сетях в районе Калбодагрунда в сентябре. Но сейчас эти взрывы нас не страшат: противник потерял нашу лодку и вскоре прекращает преследование.

И тогда командиру пришла мысль, что для теплохода в 15 тысяч тонн мало одной торпеды. Надо бы добить его.

В 16.15 мы снова повернули к маяку Акменрагс. Капитан-лейтенант Лошкарев вооружился фотоаппаратом, чтобы сфотографировать результаты нашей работы.